— Ну, знаешь! — мгновенно возмутилась Маша. — Я не…
— Хотя? — перебил её Сидор.
Не обращая внимания на забухтевшую Машу, он с сосредоточенным видом о чём-то глубоко задумался.
— Есть одна мысль, — неторопливо продолжил он.
— Можно попробовать их использовать на расчистке русла на Каменке, возле Корнеевского полигона и в том заливе где у нас лодьи строятся. Пусть попробуют с нашими ребятами брёвна из реки потаскать, чтоб хоть немного расчистить протоку, а то там совершенно невозможно сквозь старый завал продраться. Толян постоянно ругается, грозится послать всех нахрен чтоб сами разгребали это поганище.
— Шкура у медведя толстая, сало подкожное после зимы ещё осталось. Наверное… — с сомнением посмотрел он на друзей. — Вот пусть и поныряют, кормёжку отрабатывая. Всё лучше, чем мужики в ледяную воду полезут.
— Эти наши кожаные комбезы, блин. Непромокаемые…, - поморщился он. — Только до первого сучка, а потом клей, не клей, а воду всё одно пропускают. Да и потеешь в них сильно, — тяжело вздохнул он. — Неудобно. Опять же Толян жалуется что к концу смены из сапог воду можно вёдрами выливать, так человек потеет. А это не есть хорошо, — тяжело вздохнул он. — Похоже, что-то с профессором мы не додумали с этими непромокаемыми комбезами.
— Видать, потому то и спроса на них нет, — вяло пожаловался он куда-то в пространство.
Подняв на Маню вопросительный взгляд он добился от неё только недоумённого, растерянного пожатия плеч. Как и он, Маша совершенно не представляла во что бы это всё могло вылиться и возможна ли в принципе с мишками подобная совместная работа.
— Посмотрим? — Маша с сомнением бросила взгляд на Сидора. Растерянная, как и у него физиономия её не вызывала ни малейшего оптимизма. — Может, что и получится?
Прошло несколько дней с того вечера, когда Сидор попросил Машу передать Катеньке его просьбу направить пару мишек в помощь их бригаде водолазов, расчищающих русло Каменки от топляка. И чтоб занять чем-то мишек, и чтобы наконец-то сдвинуть с мёртвой точке безуспешные попытки Пашиных ушкуйников разгребсти старый залом на реке.
Пока что, сколько они там не бились, видимого эффекта от их усилий не было, а речной путь вниз по реке к нижележащему там Северному речному порту города был кровь как необходим. Уж, больно дорога в город по этой части речной поймы была вертлява и топка. И это — не говоря про то, что можно было запросто свихнуться, ища дорогу в город среди многочисленной череды существующих там заболоченных озёр, проток, стариц и каких-то впадающих в Каменку мелких ручьёв и небольших речек.
Выбранный ими для постройки своих лодий залив постепенно развивался. Лодьи, хоть и с большим скрипом, но строились; Речная Крепость — непонятно зачем строящееся рядом с верфями убоище, тоже, худо бедно но стены постепенно подымала; а Корнеевский Дацан, или иначе его школа, место под который он присмотрел там же, рядом, тоже постепенно начинал приобретать зримые очертания. И проблема прямой связи с городом по воде вставала всё более и более остро, поскольку мотаться на лошадях по грязной, заболоченной пойме, особенно по весне, когда почва там разбухла от подступивших паводковых и грунтовых вод и была практически непроезжая, а точнее — непролазна, было сущим мучением.
Наверно ещё и поэтому, передав просьбу о выделении дополнительной пары медведей Катеньке, Сидор так с тех пор тут и не появлялся, терпеливо ожидая когда спадёт вода и хоть немного подсохнет почва. Вот тогда и можно будет относительно спокойно передвигаться по этим болотистым землям.
Ведь там в своём так за зиму и недостроенном Дацане, в недостроенной башне, всю последнюю неделю томился Корней с большой группой курсантов, отрезаный половодьем на невысоком, насквозь сыром холме. И проехать к ним туда было одно сплошное мучение.
Положение не спасала даже старая дамба, насыпанная когда-то прежними владельцами бывшего на месте корнеевского полигона хутора. Даже она превратилась за последние дни в какое-то невероятно липкое месиво из глины, камня и толстого слоя жирного чёрного ила, оставшегося после прошедшего необычно высокого паводка, покрывавшего всю дамбу толстым слоем жидкой грязи. Да и до сих пор подступающие практически к самому её верху высокие паводковые воды, грозящие вот, вот перехлестнуть через верх дамбы, окончательно отрезав полигон и от 'материка', и от соседней Речной крепости, как-то не способствовали нормальному самочувствию любого человека, движущегося по столь хилой дамбе.
Всё время казалось, что дамбу буквально с минуты на минуту перехлестнёт тяжёлой, холодной, мутной весенней волной и тебя смоет куда-то в эту грязь. В эту холодную, мутную, грязную пульпу, подступающую практически под самые копыта лошадей.
Её и видно то было средь мутных паводковых вод единственно по одиноким вёшкам, густо утыкающим верхние откосы дамбы. Но стоило только какой-либо вёшке упасть, как поиски верного пути по дамбе приобретали суровый элемент реального экстрима.
Так что, отрезанному половодьем от всего мира на единственном сухом островке в пойме Корнею единственно что и оставалось, так это занять своих бездельничающих курсантов на строительстве своего собственного учебного центра, расположенного теперь на месте старого заброшенного хутора, выкупленного по его настоянию у городских властей. И его он со временем собирался превратить если не в серьёзную крепость, то во вполне крепкое, хорошо укрепленное поместье, где в дальнейшем собирался развернуть более основательную подготовку своих будущих учеников.
Туда же, ещё до паводка, они успели перевезти раскатанный по брёвнышкам и заново перемеченный их прежний острожек, к сильнейшему раздражению городских властей. И который теперь там заново собирала нанятая недавно новая бригада плотников, дополняя неказистое сооружение дополнительными вставками из больших дружинных изб, на манер форта выводимых по кругу глухими сторонами тыльных стен на внешнюю сторону.
В общем, получалось здорово.
Посетив один раз с самого начала место будущего Корнеевского Дацана, Сидор всякий раз потом при посещении этого места испытывал мгновенный всплеск сильнейшего раздражения от одного только осознания того факта во что им встают Корнеевские придумки. Было полное впечатление что тот путал их частный карман с государственным.
Такие масштабы и размеры построек будущего своего учебного центра, безпроблемно для себя выполнить могло только мощное, богатое государство, но уж никак не небольшая, частная компания из пяти человек. Правда, исключительно за счёт своей и Машиной доли совместного капитала.
Но говорить что-либо против, было безполезно, тот просто ничего не слышал. И не хотел слышать.
Корней знал что надо делать. Знал как. И знал что должно было получиться в конце. И трудности на пути его не останавливали. А об экономике своих военных игрушек он не думал. Абсолютно!
Но всё что он делал — было совершенно. Вопрос был только один — скольно это совершенство им стоило.
— 'Как же всё это здорово, — не раз раздражённо думал про себя Сидор, глядя как всё более и более подымается и расширяется насыпь там, где планируются стены будущего Корнеевского учебного центра, или по иному — Дацана. — Но как же это было бы ещё более здорово, кабы не было так дорого. И раньше то было не дёшево, а теперь-то, при таких-то масштабах'.
Гигантомания Корнея, серьёзно подкреплённая последствиями встречи с имперскими ящерами и его переоценкой обороноспосбности построенных ими крепостей, похоже уже не знала границ, перехлёстывая все разумные пределы.
Да ещё и новая бригада за свою работу запросила с них столько, что давно уже смирившийся с местными расценками Сидор только крякнул и про себя выругался матом, не зная что на это и сказать.
И сюда, в эти хляби речные, к верфям и этому будущему центру, куда он с самого первого раза так не хотел больше ездить, сегодня притащила Сидора Маня, посмотреть на некое представление, на которое его уже несколько последних дней она с Кореем безуспешно пытались затащить.