И было за что. Поле после совместной работы медведей с бывшими бондарями было просто идеально. Ровное, гладкое, буквально вылизанное до миллиметра. И мысленно вспоминая что у них вышло после зимних работ под Берлогом, после работы на нём всех кто ни попадя, или даже в Райской Долине, где они лично с Димоном вкалывали не разгибая спины, Сидору порой хотелось откровенно и не сдерживаясь выругаться. Очень хотелось в этом случае применить на практике благоприобретённые умения в матершине. Следовало так покрыть матом и всеми новыми идиоматическими формулировками самого себя, чтоб больше не тянуло на откровенный брак и халтуру.
— "Кретин!" — самое мягкое, что вертелось у него голове при мыслях о своей собственной работе прошедшей зимой.
В который уже раз он убеждался что безплатная или плохо оплачиваемая работа хорошей не бывает, а использование рабского, или, в данном случае "курсантского" труда, до добра не доводило.
К тому же надо было срочно навёрстывать упущенное время. Весна вокруг вовсю уже буйствовала, грозя сорвать все планы на этот сезон. Возникшие у него идеи с кузней братьев Трошиных также требовали незамедлительного обсуждения со сталеварами. Время катастрофически уходило. Срок, назначенный братьям Трошиным для выплаты всех долгов, неумолимо приближался. Времени до дня, когда на имущество братьев будет наложен арест, оставалось не более пары недель, а у него ещё не было всё согласовано со всеми заинтересованными лицами. Даже с Братьями кузнецами он ещё не переговорил.
Так что вполне могло выйти так, что все его планы и расчёты, если он ещё хоть чуть чуть протянет, пойдут прахом.
Поэтому как-то вечером, не заезжая даже домой, он с возвращающимися вечером в город бондарями отослал профессору записку, где ничего не объясняя, предупреждал его где будет, и что его теперь долго не следует ждать. Заскочив затем в Совет переговорить с городским геодезистом и получив у того добро на ещё кое-какие для себя работы, Сидор прямиком отправился на свой железодельный завод.
Давно возникшая у него мысль использовать под пашню образовавшиеся там к весне огромные площади лесных вырубок, оставшихся после заготовки древесного угля, радикально тем самым решив свои проблемы с землёй возле города, требовала немедленной детализации.
На эту землю, вследствии её удалённости заводов от города и их фактического пограничного статуса, не распространялись никакие налоговые платежи и этим надо было срочно воспользоваться, пока городские власти каким-либо образом не попытались наложить на его вырубки свою лапу.
Тщательный анализ весьма поверхностного чертёжа тех земель, присланный ему сталеварами ещё в начале весны, ясно показал, что его идея с переводом всех лесных вырубок под пашню вполне жизненна. По крайней мере, если просто судить по площадям уже существующих на данный момент вырубок, перспективы были довольно заманчивые.
Правда, получить ещё какое-либо представление об этих землях, помимо площади, было совершенно невозможно, настолько чертёж был безобразно расплывчат. И никакой конкретики на данный момент вытащить из него было невозможно. Ну не понимали сталевары что он от них хочет. И на все его требования указать хотя бы где и какие почвы, отвечали откровенными отписками: песок, глина, чёрная земля. А что они под чёрной землёй подразумевали, чернозём или торф, не указывали. Для них это было всё едино.
Теперь же, после предварительной договорённости с Ванечкой Очередько на выполнение по тем землям геодезических работ и составления подробных поземельных планов, ситуация резко менялась. И, главное, получено было его согласие не передавать никуда на сторону, даже в Городской Совет, выполненных по просьбе Сидора и оплаченных им планов.
Теперь можно было не думать о том, что кто-либо посторонний без его согласия воспользуется оплаченными им материалами. Раз данное слово геодезист держал крепко.
Добравшись на железодельный завод только к вечеру следующего дня, Сидор буквально без сил свалился на выделенную ему лежанку в углу одной из устроенных рядом с домной жилых землянок. Пока добирался, успел в дороге вымотаться до такой степени, что плохо помнил даже как и кто его встречал вечером, и о чём они тогда говорили. А что засиделись они вчера допозна, он помнил отчётливо, мрачно разглядывая оплывший огарок восковой свечи на тумбочке возле головы.
Расположенная в самом удалённом от домны углу крепости, под крепостной стеной, тут, наверное было единственное место в огороженном вокруг домны охранном периметре, где можно было хоть как-то выспаться, без постоянной опаски быть разбуженным вернувшейся с ночной смены бригадой.