— Ну-ка, посторонись! — сказал подозрительный. Валерка, как положено, спросил пароль, но мальчишка принял это требование за шутку.
— Ты свои глупости оставь. Мне тут одного человека найти надо.
Если бы он не сказал насчет глупостей, Валерка, может быть, и пропустил бы его на территорию лагеря. Но незнакомец оскорбил часового в самых лучших чувствах. И Валерка направил в грудь подозрительного стрелу, натянул тетиву лука:
— Пяться, стрелять буду! — предупредил он.
— Брось баловаться, — сказал в военной фуражке. Он был уже так близко от часового, что стрела не смогла бы набрать силу. Валерка отбросил лук и схватил незнакомца за штанину. Незнакомец огрел Валерку по спине плеткой, но все-таки отскочил в сторону. Валерка почесал между лопатками.
— У вас все такие ненормальные? — спросил незнакомец, тяжело дыша.
— А что? Я… Я, можно сказать, почти нормальный, — ответил Валерка. — А вот если бы на нашу Катьку нарвался, она бы тебе палец оттяпала. А если бы на «Лесных братьев» — они бы привязали тебя к дереву, а под рубашку напустили рыжих муравьев.
— Ну, от таких лучше подальше держаться, — сказал незнакомец и скрылся в кустах.
Катька, выслушав Валеркин рассказ, укоризненно покачала головой:
— Растяпа ты… Это же лазутчик, который заодно с Бременскими музыкантами.
— Может, еще в кустах ваш лазутчик, — обиделся Оруженосец. — Я его как схвачу, а он меня как огреет…
Но в кустах никого не было. Петька-Добавочка нашел на тропе свернутую бересту. Он хотел было пнуть ее, но береста была перевязана голубой лентой. Добавочка поднял сверток и посмотрел в него, как в подзорную трубу. У самых краешков, внутри берестяного свитка, он заметил странные узоры. Петька развязал ленточку и расправил находку. На бересте были нацарапаны какие-то странные непонятные линии и слова.
— Братцы! — крикнул Добавочка. — Берестяную грамоту нашел…
Ребята окружили Петьку. Подошла Клара Сергеевна.
Петька по слогам начал читать:
— «Главному Бременскому музыканту. Тайник кто-то обнаружил. По слухам, в «Романтике» идут сборы. Какие-то «Лесные братья» шевелятся. Вообще-то они лодыри, раскачиваться будут сто лет, но вы все же торопитесь. И послезавтра гнездо будет ваше. Помните: азимут 270, Старый Оскол. С комендантом товарищем Потаповым есть договор. Он ждет! А «Лесным братьям» — капуста! Ура!»
Алька выхватил бересту, угрожающе проговорил:
— Нам — капуста? Это уже слишком!
— И мы раскачиваемся сто лет? — выкрикнул Капитан.
— Еще и обзываются! — возмущенно добавила Катька.
— Это им так не пройдет!
— Подумаешь — музыканты на чашках-ложках!
— Постойте, не галдите! — перебил всех Севка. — Тут упоминается Старый Оскол, да, Клара Сергеевна? — повернулся он к вожатой.
— Да, — сказала вожатая. — Деревня недалеко. А что?
— А то, что в Старом Осколе у меня бабушка с дедушкой! И еще друг — Васькой зовут!
— Вот и отлично, — сказала Клара Сергеевна. — Это мы учтем. Завтра с утра возобновим наш разговор. А сейчас — быстро на линейку.
Во время тихого часа «Лесные братья» не спали. Они обсуждали донесение.
Алька вздохнул:
— Надо нам за ум браться, если за нами следят. Правильно Катька говорит, что мы только и умеем выкручиваться да обманывать. Потому что боимся правды. А правды нечего боятся. И вообще надо жить честно. И насчет жабы под девчачьей подушкой тебе, Игорь, надо признаться.
— Признаться можно, — согласился Капитан. — Только ведь опять начнут звено склонять: такие-сякие.
— «Признаться»… — усмехнулся Добавочка. — Да знаете, что жить по правде — самая глупая затея. По правде никогда не получится. Сам же кругом будешь виноват. Я тоже одно время хотел стать честным. А оказался в дураках.
И он рассказал, как это случилось. Учительница велела дома переписать упражнение из учебника. Петька очень старался и получил пятерку. А старушка-соседка прочитала Петькино домашнее задание и нашла ошибку, которую не заметила учительница. Ну, а Петька в это время как раз жил по правде. Он взял да и проявил честность, показал учительнице ошибку. Учительница слово исправила, а пятерку перечеркнула и поставила четверку.
— Дошло? — заключил свой рассказ Добавочка. — Вот как жить по правде…
— Не умер же ты из-за четверки, — сказал Санька. — Зато совесть чиста…
— Чиста… А пацаны обозвали меня лаптем…