Позже, вернувшись в отряд, Николай Иванович говорил мне, что, знай он заранее об условиях, в которых Кох принимает посетителей, он все же убил бы рейхскомиссара, пожертвовав собственной жизнью. Это можно было бы сделать, взорвав спрятанную на теле мину или мощную противотанковую гранату.
Я глубоко убежден, что бесстрашный патриот пошел бы на геройское самопожертвование, если бы оказался на приеме у Коха вторично. Но другого такого случая уже не представилось.
…Между тем разговор принял неожиданно интересный поворот. Первые минуты Кох был хмур. Говорил сухо и раздраженно. Выбор Зиберта ему явно не нравился.
— Одумайтесь, обер-лейтенант, — говорил рейхскомиссар, — вы кадровый офицер германской армии, а связались с какой-то местной девицей весьма сомнительного происхождения.
— Фрейлейн Валентина Довгер — чистокровная арийка, — почтительно возразил Кузнецов. — Ее покойный отец был человек, преданный фюреру и великой Германии, с большими заслугами. Именно поэтому его, к несчастью, убили партизаны.
Кох немного смягчился. Словно забыв, что в приемной ждут своей очереди несколько генералов и ответственных чиновников, он постепенно втягивался в беседу с простым офицером.
— Где вы родились, Зиберт? — спросил он между прочим.
— В Восточной Пруссии, господин рейхскомиссар.
— В Пруссии? Приятно слышать, значит мы с вами земляки, ведь это мое гау[5]. А кто ваши родители?
— Мой отец был управляющим имением князя Шлобиттена неподалеку от Эльбинга, господин рейхскомиссар. Я сам после смерти отца и до поступления в военное училище служил там же помощником нового управляющего.
— Подождите, подождите, — прервал собеседника Кох и задумался. Потом, оживившись, он повернулся к присутствовавшему в кабинете генералу. — А ведь я его помню! Помню! В тридцать пятом году я охотился в тех местах и обедал в замке Шлобиттена. Теперь я припоминаю, что разговаривал с управляющим и его помощником. Значит, это были вы. Что же вы молчали?
— Так точно, господин рейхскомиссар, это действительно был я, — скромно признался изумленный в глубине души Кузнецов. И добавил: — Для меня большая честь, что вы запомнили этот случай. У вас редкая память. Сознаюсь, что не решался сам напомнить об этом…
Действительно, произошло нечто невероятное: Кох признал в советском разведчике бывшего помощника управляющего имением в Восточной Пруссии, в котором Николай Иванович Кузнецов отродясь не бывал, хотя и мог без запинки описать замок Шлобиттена со всеми подробностями.
— Ну ладно, ладно, — Кох снисходительно махнул рукой. Он подтянул поближе к себе ходатайство обер-лейтенанта и черкнул несколько строк: распоряжение об отправке в Германию Валентины Довгер отменить, зачислить ее на работу в рейхскомиссариат.
Почтительный и бравый фронтовик, кавалер «железных крестов» обеих степеней, к тому же «земляк» снискал расположение рейхскомиссара.
Теперь Кох уже разговаривал вполне дружелюбно, угостил обер-лейтенанта великолепными египетскими сигаретами, даже с собой дал коробку в подарок. К сожалению, Кузнецов чувствовал, что расположение рейхскомиссара никак не отразилось на подозрительности охранников-эсэсовцев. Они по-прежнему не спускали с него настороженных глаз, и все так же чутко подрагивали уши овчарок.
Выпуская изо рта кольца голубого дыма, Кох продолжал задавать вопросы:
— А где вы были ранены, Зиберт?
— Под Курском, господин рейхскомиссар. Только из-за ранения вынужден временно, до полного выздоровления, служить в тылу. С нетерпением жду возвращения на фронт, в свою роту.
— Ну, скоро вы получите удовлетворение за свою рану — через полтора-два месяца, не позже. Фюрер готовит большевикам сюрприз, и как раз в том районе.
От неожиданности Кузнецов едва не вздрогнул. Может быть, он ослышался? Нет, не ослышался. Сам рейхскомиссар Украины и гауляйтер Восточной Пруссии в случайном разговоре с каким-то обер-лейтенантом выболтал военную тайну о намечаемой гитлеровской ставкой важной операции.
Едва ли господин рейхскомиссар подозревал, что его беседа с одним из обычных посетителей с точностью до каждого слова будет в тот же вечер передана в Москву.
…Кузнецов закрыл за собой дверь в кабинет Коха. Ожидавшая в приемной Валя Довгер вскочила со стула. В больших серых глазах ее застыл немой вопрос: «Почему не стрелял?»
Весело помахивая листом бумаги с резолюцией Коха, Кузнецов громко сказал: