— Но приказы, Боб, нужно выполнять с умом.
— Вы имеете что-нибудь предложить?
— Ничего конкретного. Просто я предоставил бы событиям идти своим путём. В конце концов так ли уж важно для нас это топливо? Ведь мы, кажется, декларируем мирные принципы.
— Но на нас лежит обязанность по защите демократии, — высокопарно произнёс Кларк.
— Э, бросьте заниматься демагогией. Мы с вами не на плацу. Вы не сержант, я не новобранец. Кое-что повидал за свою жизнь.
Разговор этот происходил у Кларка. Развалясь в тяжёлом кожаном кресле, Маккензи лениво следил за шефом.
— По-моему, ты устал, Джо, — дружелюбно похлопав своего собеседника по плечу, сказал Кларк.
Маккензи поёрзал в кресле:
— Мне пятьдесят три. В моём возрасте пора думать о душе. Или хотя бы катать внуков в коляске. Но у меня нет внуков, Боб. И детей тоже. Ты, вероятно, знаешь, что моя жена погибла в автомобильной катастрофе. Это было семнадцать лет назад, и с тех пор я так и не удосужился жениться. Всё, знаешь, защищал нашу демократию. Старался что было мочи. Просто не можешь себе представить, как я старался.
— Джо, но родина не забудет, — начал было Кларк.
Маккензи хихикнул:
— Не надо, Кларк. Родина забудет. А если вспомнят на Уайтхолле, чтобы всучить мне какую-нибудь медальку, то она мне и ни к чему. Это всё эмоции, Джо. Вернёмся-ка лучше к делу.
Кларк сел за рабочий стол и, отхлебнув очередную порцию виски, принялся чертить на бумаге загадочные линии.
Было четверть шестого. Но казалось, что уже наступил глубокий вечер, — настолько низко опустилось тёмно-сиреневое небо.
Когда Лидия Павловна добралась до дома Павла Рудника, дождь перестал, небо на западе посветлело. Она почувствовала себя спокойнее: наверное, подействовал элениум.
Не успела она нажать кнопку звонка, как обитая коричневым дерматином дверь отворилась: Павел, вероятно, услышал её шаги на лестничной площадке. В прихожей он поцеловал её, помог снять плащ.
— Промокла? — Он был без пиджака, в голубой рубашке с распахнутым воротом, в домашних туфлях.
— Почти нет. Есть хочешь? Ты обедал? — Она старалась быть непринуждённой.
— Нет. Мы ведь скоро идём в ресторан.
— Ах да, я и забыла.
— Может, пока выпьем кофейку? Ты ведь озябла?
Лицо Павла обычно было жёстким, мрачноватым. Но стоило ему увидеть Лиду, и глаза его теплели, складки у рта и на лбу разглаживались. Когда-то Лиде это льстило: в такие минуты она чувствовала свою власть над этим мрачноватым человеком.
Она прошла на кухню, быстро приготовила кофе. А в голове стучала мысль: только бы он ничего не заметил. Сейчас она, как никогда, чувствовала, что вести двойную игру — задача для неё непосильная. Нужно сказать об этом молодому человеку в коричневом твидовом пиджаке.
Павел сидел в кресле, у журнального столика. Скрестив руки, он молча наблюдал за тем, как она ставит крохотные, пёстро расписанные керамические чашечки, открывает коробку печенья, разливает из «турки» кофе.
Несколько минут они молча пили кофе.
— Знаешь, Лида, у меня к тебе вопрос. — Он поставил чашечку на столик. — Ты ведь знаешь, что я отношусь к тебе с полным доверием. — Она испуганно вскинула глаза, но выдержала его напряжённый прищуренный взгляд. — Если ты помнишь, я никогда не донимал тебя ревностью. Но сегодня мне кажется, что ты была в обществе мужчин.
— С чего ты взял?
Он расхохотался, как показалось Лидии Павловне, несколько принуждённо.
— Интуиция! Ну? Так я прав? Только откровенно…
— Разумеется, была. Но только почему ты догадался?
Он молчал, только смеялся глазами, а внутри у неё всё похолодело. «Неужели, я чем-нибудь выдала себя? Или у него на моей работе есть свой человек, который сообщил, что меня вызывали в отдел кадров?»
— Скажи, с кем ты была?
— Я тебе отвечу. Только хочу сначала знать, чем вызвана твоя подозрительность?
Он улыбнулся:
— Это очень просто. Вокруг таких красивых женщин, как ты, всегда вьются мужчины. И я боюсь, что наступит день, когда один из них похитит тебя.
— Вот уж не думала, что ты ревнив. Во всяком случае, раньше этого не замечала за тобой. — Она поняла, он что-то не договаривает. Дело вовсе не в ревности. Но в чём? — У нас сегодня было совещание. Там, конечно, были в основном мужчины. Накурили так, что у меня до сих пор голова раскалывается.
Они допили кофе, она собрала со стола посуду и отнесла в раковину. Всё в ней дрожало от напряжения. «Нет, нет, — думала она, — больше я не могу сюда приходить. Это в последний раз».
— Смотри-ка, что я тебе принёс! — крикнул он из комнаты. — В руках у него был блок «Мальборо».
— Спасибо. Ты меня избаловал подарками. — Она поцеловала его в щёку.
— Ну, а теперь давай собираться. Мы давно не были с тобой в ресторане. В последний раз — в день твоего рождения. А сегодня мне хочется кутнуть как следует.
— Плохое настроение? — Она старалась, чтобы голос её звучал шутливо.
— Просто есть желание выпить. А ты?
— Прекрасно. Что мне в тебе всегда нравилось — твоя сговорчивость. С тобой всегда было легко.
Когда, вымыв посуду и сняв фартук, она снова появилась в комнате, он уже был одет. Тёмно-синий дакроновый костюм с отливами делал его моложе. Старили его высокие залысины и жёсткие складки, идущие от крыльев носа к уголкам рта.
— Ты элегантен, как дипломат на приёме.
— Что делать?! С такой женщиной, как ты, нельзя появиться одетым кое-как. Да ещё в ресторане. — Он долго пристраивал в нагрудный карман белый шёлковый платок. — Ты знаешь, мне кажется, что мы живём с тобой скучновато. Давай как-нибудь пригласим знакомых и устроим пир, а? Или мотнём на субботу и воскресенье в Сочи. Что мы, хуже других — не можем себе позволить, что ли?
— А кого ты собираешься пригласить? Не замечала, чтобы у тебя было много друзей.
— Ерунда. Выпить на дармовщинку желающих найдётся! Но, по правде говоря, я лучше бы махнул в Сочи. Согласна?
Она кивнула головой. «Бог мой, он не знает, что его ждёт».
Наверно, он заметил, что она подумала о чём-то невесёлом.
— Тебя что-то угнетает?
— Нет. — Она беспомощно улыбнулась. — Просто немного устала. Я всегда устаю от совещаний.
— Ничего. В ресторане отдохнём.
Небо очистилось, на западе цепочкой выстроились лиловые тучи, подпалённые снизу лучами заходящего солнца. И само солнце казалось неестественно огромным, оно утопало в сумятице оранжево-багряных цветов. Пахло сыростью, бензином и прелыми фруктами. На улицах было многолюдно, суматошно и весело. Но боль, как заноза, торчала где-то под сердцем.
Такси доставило их на Новый Арбат. Рудник дал шофёру рубль и взял сдачи, всё до копейки. Раньше её раздражала эта черта Павла. Скупость и мелочность казались Лиде самыми неприятными человеческими чертами. Теперь вдруг ей пришла в голову мысль, что это вовсе не скупость и не мелочность. Ведь по отношению к себе она никогда не замечала ничего подобного. Наоборот. Павел не любил приходить к ней без подарка, пусть пустякового. Ему всегда хотелось её чем-то порадовать; иногда это была просто шоколадка. «Он боится на людях показывать, что у него есть деньги, — подумала она. — Вот почему он так мелочен в расчётах с шофёрами, официантами, буфетчицами».
Лидия Павловна поймала себя на мысли, что теперь, после беседы в отделе кадров, она стала смотреть на Павла совсем другими глазами.
Огромный зал Новоарбатского ресторана был наполовину пуст. Они заняли столик в углу. Лидия Павловна почувствовала, что Рудник взволнован, и догадалась, что предстоит серьёзный разговор.
Он заказал бутылку «Гурджаани», сто граммов коньяку для себя, салат из помидоров, мясо с грибами и кофе. Она ломала себе голову: о чём же Павел будет говорить? Будет ли это как-то связано с вызовом её в отдел кадров? Может, он уже знает об этом разговоре? И какая загадка, в конце концов, кроется в человеке, с которым она так неожиданно сроднилась? «Боже мой! — думала она, вглядываясь в столь знакомое лицо. — Какая же я невезучая! Стоило полюбить человека, и опять всё не так».