Родился Лега в 1950 году. То есть в год тигра, по восточному календарю. И был он, как и положено всем родившимся в этот год, хорошим и надежным другом, умеющим постоять и за себя, и за друзей. До тех пор, пока лучший друг, к которому он обратился за помощью, не отказал. А позднее — и вовсе предал. И звали этого пацана Ваней. А кличка его уже в те годы была Костолом.
Рано потеряв отца, невольно наблюдая участников жизненного «карнавала» в родной квартире, на улице и в школе, Олежка либо должен был плыть по течению, и быть «как все», либо как можно скорее становиться сильным.
Самым сильным…
Повезло одногодкам Леги, — новый математик преподавал и черчение. На первом же уроке Александр Васильевич, отставной морской офицер, поразил всех: не глядя на доску, одним движением начертил безукоризненный круг, — «окружность». Предложил проверить циркулем, Наташка, лучшая чертежница, рискнула. И зря. Это была самая настоящая окружность. Начертанная от руки окружность.
Но, несмотря на такую невиданную способность, произведенного эффекта хватило ненадолго. Оглоеды и спиногрызы в Одессе не переводились никогда, и довести до точки кипения они могли кого угодно. Тем более — инвалида, контуженного на флоте. Уже на третий урок учитель пришел с необыкновенной линейкой метровой длины, выполненной из сияющего, гибкого и упругого металла. С одной стороны — сантиметры, с другой — дюймы…
«Легированная сталь! — с нажимом предупредил чертежник-математик. — А я вам, долбаки, — не Макаренко!»
И, соответственно, бил, в случае чего, линейкой по пальцам. Правда, исключительно пацанов.
Ну, положа руку на сердце, умные мальчики понимали, что будь любой из них на месте их учителя, то и не такое сотворил бы… Но убивать насмерть учеников как бы не положено, потому-то никто из пацанов об учительской карьере и не мечтал.
«Пед и мед — хуже нет!» — придумано там и тогда, то есть в шестидесятых годах двадцатого века. Впрочем, это — одна из тысяч легенд, каковыми овеян был славный город у самого синего моря.
А то, что единственным, кто молча переносил легированную сталь и ни родителям, ни завучу-директору никогда ничего плохого про учителя не говорил, как вы уже догадались, был Лега, Олег Тихомиров, ученик при таком-то учителе, сначала седьмого класса, и так далее, по десятый, включительно…
Что тоже, скорее всего — легенда, математик с явным талантом чертежника, при полнейшем отсутствии макаренковских данных, приходя на урок математики, начисто забывал, как третировал его на уроках черчения Олег Тихомиров. Очень у них сложные взаимоотношения сложились, у бездетного математика-чертежника и Олежки Тихомирова, росшего без отца и без отчима дяди Сени, отбывавшего срок в месте заключения.
Ох, с нелегким сердцем Александр Васильевич ставил Олежке пятерки, а однажды не без труда, но с блеском разгромил ученика в шахматы, после чего Лега решил приналечь и на шахматы, и на черчение. Для компенсации. Понимал, что Василич приобретя некоторую уверенность на шахматной ниве, строже будет и в черчении.
И вытянул-таки Олежка пятерку. Оба словно забыли, как в третьей четверти седьмого класса крепче обычного повздорили, как Александр Васильевич пообещал не выше тройки за год. Но горяч и заносчив будущий Легат был уже тогда и в ответ заверил, что засунет педагога головой в пожарную бочку…
Так и продолжалась эта странная дружба-соперничество, столь разновозрастных особей мужского пола…
Однажды Лега, не в первый раз изгоняемый из класса и битый уже сегодня линейкой, решил разнообразить свою месть. Зайдя за учительскую спину, он положил на пол оторванную от парты спинку, наступил на нее крепкой спортивной ногой, оттянул ее неслабыми руками и резко отпустил.
С оглушительным треском.
То-то поговаривали, что списали капитан-лейтенанта Александра Васильевича по контузии. Здоровые, откормленные лоботрясы не представляли, что офицер может что-то такое пережить, отчего нервы его стали неизмеримо тоньше, чем у обыкновенных людей. Даже если слух, при этом, стал хуже.
По реакции класса Лега понял: что-то получилось не так. И вернулся в класс, из любопытства. А также из желания посмеяться.
Но никто не смеялся.
Леге тоже смешно не стало. Более того, на следующий день он принес одну из ранее не сданных работ. За которую, несмотря ни на что, получил оценку «отлично». Потом — еще одну…
И вдруг в Василиче он увидел человека, ставшего на службе инвалидом. И ничего не получившего от Родины в награду за это. В том, что это случилось на службе — сомнений не было…
В ту ночь Лега, устав от борьбы с листом полуватмана, заснуть, тем не менее, не мог. Он лежал на спине и в темноте видел искаженное, страшное лицо с прижатыми к вискам руками, распахнутым в крике ртом и глазами, из которых плескала ненависть.
Эту картину он запомнил на всю жизнь.
Но что-то мешало ему ненавидеть учителя в ответ. Лега признался себе, что скорее соревновался с чертежником — кто кого. Ну, не любил он черчение, что тут поделаешь?! А кто, кроме глупых девчонок, любит это нудное занятие?..
«Чертит-то он классно, но сам ведь признается, что «не Макаренко», — думал Лега. — А с другой стороны: кто из наших учителей — Макаренко? Да никто!.. Одних ребята любят за доброту, других — за то, что часто болеют, — их жалко, да и уроки свободные бывают. Но были еще и третьи. Они, как поставили себя с первого дня строгими и справедливыми, так и терпели эту свою маску. И именно они — чаще, чем другие, не тянули на макаренок. И часто завышали ученикам оценки, ради хороших показателей успеваемости. А этот… Ну, не педагог, это точно, но ведь чертовски с ним интересно! И тем более интересно, как же его все-таки контузило? Скорее всего — случайный взрыв… И потом, школьный предмет — одно дело, а человек — другое. Пусть и не педагог…»
И когда Лега пожалел бывшего офицера, а ныне — весьма непедагогичного, хоть и волевого математика-чертежника, то сразу и уснул. Но выводы сделал нестандартные. Может быть, в силу своей двоякой наследственности…
Как-то раз от соседей Лега узнал, что его честный и справедливый дядя Коля, родной брат отца, сидит в тюрьме. И мир, можно сказать, перевернулся в его сознании. Если мир устроен правильно, то почему осужден дядя Коля?! Значит, мир устроен неправильно, и в нем можно жить по законам, которые устраивают именно тебя.
Как-то незаметно для себя Лега понял, что, если ты устроен сложнее, чем другие, то они, другие, должны видеть тебя совсем простым и добрым. Да, именно так — добрым, щедрым и простым. Тогда легче ими, людьми то есть, манипулировать. И тогда будет авторитет, а, следовательно — и деньги, и власть, а, следовательно, и возможность жить, как ты хочешь, ни под кого не подстраиваясь и не перед кем не пресмыкаясь.
Уроки линейки из легированной стали не пропали даром. С годами из глубин подсознания Леги выплыл и кристаллизовался простой и четкий для него закон:
«Добрыми словами и нравоучениями не добьешься того, чему может научить даже в виде потенциальной угрозы линейка из легированной стали…»
4. Юность Легата
Провожал Лега как-то девушку в старом центре. Свернули с улицы Советской Армии, бывшая Преображенская, на улицу имени Розы Люксембург, бывшая Полицейская. Прошли квартал и свернули направо. Из света — в темноту. За спиной остался ярко освещенный фасад ресторана «Киев». И не было видно, что там впереди. А слева находился сквер. Тоже мало что видно. А их, когда они на свету были, заприметили — юная, современного силуэта, парочка. Оба хороши собой — по контурам видно.
Позвали, как это иногда случается. Со стороны парка, утопающего в кромешной мгле.
Девушка напряглась, а Лега продолжал идти, как шел. Только шепнул ей слегка охрипшим голосом, чтобы если что, бежала на ступеньки ресторана, на яркий свет.
Та, наперекор всякой логике, только крепче прижалась.
— Парень, дай закурить! — раздалось из мрака.
Лега не отозвался: вполголоса настаивал, чтобы девушка уходила, пока еще не поздно.