Заграничная делегация при народном депутате не могла не заметить, как сильно перепарился Спиридонов, вкалывая на благо народа. Управдом действительно аж спал с лица и успел похудеть, потому как многие вместо того, чтобы бегать, куда давно привыкли, с утра пораньше, устраивали такие очереди у его кабинета, с понтом здесь вырос гибрид собеса, районной поликлиники и клуба по интересам.
Пока дама в черном костюме и старик с неподвижной рукой наперевес доводили Спиридонова до последней стадии умопомрачения какой-то кипой бумаг, депутат Мышьяков, получив громадный список ветеранов, убогих и прочих льготников районного масштаба, убежал на экстренное совещание по социальной защите населения.
От имени общества Красного Креста и фонда Желтого Полумесяца иностранцы вынесли господину Спиридонову благодарность, попутно подняв ему настроение тем, что оскорбили человеческое достоинство управдома стодолларовой банкнотой. На прощание старик произнес с турецким акцентом слово «Хозрасчэт», а дама, мешая русские и немецкие слова, заверила Спиридонова – через несколько месяцев они вернутся с наследством, и тогда уже точно жители этого ЖЭКа станут самыми богатыми в городе, благодаря самоотверженной работе герра Спиридонова, которому, согласно воле нидерландского покойника, полагается один процент от его гигантского состояния.
Глава четвертая
Славка Моргунов долго думал, в какой звонок ему ткнуть пальцем, чтобы побыстрее сделать кого-то счастливым. Возле гигантской двери коммуны было налеплено столько этих самых звонков, что для очередного нашлось бы место исключительно на обугленном потолке парадного.
Согласно жэковского списка, в этой коммуне проживало несколько пациентов Моргунова. Славка сверил паспортные данные своих бумажек с надписями вокруг двери и понял, что нервы, которые он потратил на воспитание Спиридонова, подохли не напрасно.
Моргунов тщательно изучил фамилии жильцов, выбрал наиболее понравившуюся и решительно придавил пуговку звонка с наклеенной над ним бумажкой «Мадам Целкин».
В ответ на звонок дверь открыл небритый мужик с суровым выражением между макушкой и семейными трусами.
Он пристально посмотрел на Моргунова, с понтом решал: сбросить его с лестницы уже или перед этим дать в морду, а потом спросил:
– А ты из какой церкви?
– Причем здесь церковь, товарищ? – строго спросил на всякий случай вспотевший Славка. – Я народный депутат Мышьяков. Проверяю, нет ли каких желаний среди моих избирателей.
Мужик почему-то вытер руки об волосатую грудь, а потом извинился:
– Ну, хоть другой власти дождались. Не церковной… Тут, понимаешь, три раза на день ходят – то баптисты, то евангелисты, а сегодня так вообще чересчур малоразвитые лысые в желтых покрывалах. Так что, товарищ, не обижайся, хотя на одного из них ты чересчур смахиваешь…
– Вы Целкин будете?
– Не, – спокойно ответил мужик. – Я Панкратченко. А Целкин… Это опять сучьи дети… Ейная фамилия Цельник, стебется подрастающее поколение со старухи. Значит, пора этих маленьких сволочей опять поджопниками воспитывать. Ничего святого за душой у бывших пионеров.
– То-то я смотрю, – продемонстрировал мужику свои бумажки Моргунов, – у меня такой фамилии не значится. А Цельник точно есть. Ну так что, дома она или ты меня дальше на площадке держать будешь?
Моргунов за свою жизнь побывал на разных хатах. Но чтобы в одном коридоре насчитать сорок шесть счетчиков – такого он еще не видел.
– Мама Бася, – заорал мужик в пустом стометровом коридоре, и двери мгновенно захлопали с нездешней силой. Коридор моментально заполнил народ. Славке даже показалось, что он находится среди демонстрации за права человека.
– Чего повылазили? – гаркнул Панкратченко. – Засуньтесь взад или забыли – чересчурное любопытство доводит исключительно до кладбища. Верка, я кому сказал? Тебе, сука, давно туда пора!
Мужика, по всему видать, уважали до такой степени, что после его ласковых слов коридор очистился, словно вдоль него палили из гаубиц.
Тем не менее, Панкратченко продолжал пропагандировать в пустоту коридора:
– Верка, сука! Скажи своему выблядку, если не снимет бумажку от звонка, я его вместо нее повешу. Разом с его, как он думает, папочкой, которому на том свете уже два года прогулы пишут!
Мужик доверительно прошептал в ухо Славки:
– Только ты никому не говори, что депутат… А то живым отсюда вряд ли выйдешь. Даже маме Басе.
Панкратченко постучал в одну из дверей, засунул в комнату голову и заорал так, что Славка подпрыгнул на месте:
– Мадам! Тут до вас…
Войдя в комнату, Славка увидел толстую до невозможного старуху, полулежащую на кровати.
– Здравствуйте, товарищ Цельник, – бодро поздоровался Моргунов, – я народный депутат Мышьяков. Праздники скоро, вот мы и решили ко дню Великого Октября сделать подарки ветеранам войны и труда. Не желаете приобрести праздничный набор продуктов с огромной скидкой по такому поводу? Средств, к сожалению, на всех не хватает, самую малость берем.
– А может мне от вашей власти ничего не надо, а? – противным скрипучим голосом ответила старуха. – Вы мне уже столько подарков сделали…
– А как же иначе, товарищ ветеран? – по-своему понял ее Моргунов. – Вы же воевали, страну из руин подымали, кто ж о вас забудет ко дню Победы или Великому Октябрю. Только разве это правильно, когда люди сами ходят за пайками, в очереди давятся? Нет, теперь всё по-другому будет, с доставкой на дом. Так что, товарищ ветеран, вам положен набор, будьте добры… И не иначе. Но если хотите, пусть ваш сын…
– У меня детей нет, – отрезала старуха.
– Как? А этот… Панкратченко. Явно на фамилию папы записан…
Старуха сурово посмотрела на народного избранника и сказала:
– Толька мой сын? Чем иметь такого сына, я бы сделала аборт. У него же в голове столько мозгов, как в моей заднице, хотя мне и вытворяли трепанацию черепа… Вы рассказываете – это мой сын? Это наш позор… Я говорила его маме, царствие ей небесное, чтобы лупила его, когда он начал… Что я вам буду чирикать, молодой человек? Если вам надо всучить мне селедку под телекамерой, считайте, что забота за меня уже состоялась. Скажите, только честно, вам надо именно забота о Цельниках, Панкратченки вас не устраивают?
– Почему вы так считаете, мамаша? – ошарашился Моргунов.
– Потому что оттого, – хмыкнула десятипудовая мадам. – Мне сейчас трудно ходить. Но когда я порхала среди кухни даже при таком весе… Да, тогда здесь явлением были Панкратченки, а не Цельник, как сегодня. Вы видели, сколько счетчиков электричества навешано в коридоре? Так один из них был Панкратченков, зато почти все остальные Цельников и других Абрамовичей… А теперь Цельник, как раньше Панкратченко. Так что, наверное, вы попали по адресу.
– Извините, мамаша, то есть, товарищ ветеран, мне еще много работы, – сухо сказал Моргунов, – но когда вам трудно ходить, так вам принесут подарок прямо сюда. Дадите сто девяносто две тысячи и распишитесь в ведомости.
– Я чувствую, за такие деньги вы хотите одарить меня набором костей, на которых не претендуют собаки, – начала мадам, однако Моргунов поднялся и пресек ненужные базары:
– Напрасно вы не верите в порядочность людей. До свидания, товарищ ветеран.
Мужик в семейных трусах одиноко курил в коридоре.
– Идем, – обратился он до Моргунова, – дверь за тобой замкну. Сейчас столько жулья лазит. Раньше входная дверь всю дорогу открытой была. Даже ночью иногда не закрывали. А теперь… Счетчик как-то и тот слямзили.