Таким образом, вмешавшись в события в тот или иной момент, тем или иным способом, мы вполне способны избавить нашу общую Родину СССР от кошмара немецкого вторжения. Я говорю вам это как ленинградец белорусу. Ведь кто как не мы с вами можем понять друг друга в этом вопросе.
— Согласен, Владимир Владимирович, — ответил Лукашенко, — я вас прекрасно понимаю. И вы считаете, что если мы ТАМ что-то сделаем, для нас ЗДЕСЬ что-нибудь изменится?
— Боюсь, что нет, — ответил Путин, — наше собственное прошлое останется неизменным. Сергей Витальевич, — обратился российский президент к профессору Зайцеву, — объясните Александру Григорьевичу, что случится, если мы попробуем изменить прошлое?
— Для нас лично — ничего, — ответил профессор, — Владимир Владимирович, я же вам уже рассказывал, что мы уже ставили эксперимент на наличие «эффекта бабочки», и получили совершенно отрицательный результат.
— Товарищ профессор, а можно поподробнее? — с придыханием спросил президент Белоруссии, — Так, чтобы понял любой председатель колхозу?
— Все очень, просто, товарищ Лукашенко. Недалеко от нашей базы есть такой приметный ледниковый валун, скорее даже небольшая скала. Чтобы попробовать что-то изменить в прошлом, и при этом не наломать дров, мы решили выбрать этот ничего не значащий камень в качестве «подопытного кролика». Пал Палыч привез специалистов, как раз в 1940-м году они просверлили в валуне дырку и заложили взрывчатку. Бух-бабах! И из одного валуна стало два, только поменьше.
Результат эксперимента таков: в наше время этот валун целый, в 2008-м году — целый, в 1990-м году — целый, в 1940-м году — взорванный. Так что, товарищ Лукашенко, все изменения, произведенные нами в 1940-м году, там и остаются, не распространяясь на будущее.
— Вы хотите сказать, что создали эту, как ее, независимую линию… очень интересно, — задумчиво пробормотал белорусский президент, и поднял голову, — Владимир Владимирович, скажите, а какой смысл нам во все это вмешиваться, если это не наше прошлое, а лишь очень на него похожее? Или я чего-то не понимаю?
— Прошлое может быть и не наше, — ответил ему Путин, — зато люди все наши, самые настоящие. И фашисты вместе с Гитлером самые настоящие и Черчилль с Рузвельтом и Трумэном тоже… Но это все лирика, а вы, Александр Григорьевич, как крепкий хозяйственник, хотите знать, что со всего этого будет иметь ваша любимая Рэспублика Беларусь?
Лукашенко смутился, — Я это, как Президент, должен думать о том наперед…
— Хорошо, — немного помолчав, ответил Путин, — поговорим о материальном. Итак, какова ваша оценка нашей нынешней международной обстановки? — он уловил непонимание в глазах белорусского президента и быстро добавил, — Не в их 1940-м году, а в нашем, 2017-м.
— Хреново оцениваю, — угрюмо сказал Лукашенко, — Кризис! Еще этот самый, как его, американский дефолт на носу.
— Он у нас с две тысячи одиннадцатого на носу, — сухо заметил Путин, — но в одном вы правы, коллега, чем больший долг успеют накопить американцы, тем сильнее грохнет.
— Вот, вот, Владимир Владимирович, — вздохнул Лукашенко, — видите, что и так все плохо. А тут еще вы, с этой войной.
— Коллега, — укоряющее покачал головой Путин, — Что такое экономический и финансовый кризис? Это такое время, когда все можно легко и дешево купить, если у вас есть деньги. Но ничего невозможно продать, потому что денег нет ни у кого. Самая ценная вещь во время кризиса — это рынки с платежеспособным спросом.
— Ага, — кивнул «Бацка», — это понятно… Но, Владимир Владимирович, нам-то что делать?
— Александр Григорьевич, — вздохнул российский президент, — неужели вам не понятно? Перед нами целый мир, в котором Россия и Белоруссия смогут продать любую свою продукцию, все что угодно: трактора, комбайны, грузовики, самолеты, компьютеры, удобрения, тепловозы… С таким рынком у вас тут же исчезнут проблемы со сбытом. И санкции там на вас накладывать некому, у накладывателей женилка еще не выросла.
— Ага! — с белорусского президента можно было писать картину: «Ньютон, на голову которому упал арбуз», — Ну, это совсем другое дело, Владимир Владимирович! Так бы сразу и говорили! — потом Лукашенко задрал взгляд к потолку, явно что-то высчитывая, взгляд его сделался по-крестьянски хитрым, — Владимир Владимирович, а кредит будет? Хотя бы миллиардов десять-пятнадцать евро для начала, иначе нам никак.