Афораби стоял, уставившись в землю, опустив плечи.
— Ненавижу женщин искусства, — иронически прищурился Роберт. Он уже окончательно овладел собой и был таким, каким его привык видеть Петр, — чуть ироничным, спокойным, уверенным в себе.
Он положил руку на плечо Афораби:
— Ты, парень, не слишком расстраивайся.
Афораби поднял голову, и они увидели в его глазах ненависть.
— Она присвоила себе наших богов, и она не хочет, чтобы их знал еще кто-нибудь из европейцев. Ни один белый не видел храм бога Ошуна, пока не приехала она. Она задарила стариков, она прошла посвящение и стала верховной жрицей…
Он помолчал, стараясь овладеть собою. Наконец, это ему удалось, он сглотнул слюну, вздохнул глубоко, всей грудью.
— Она очень недовольна, что мы пришли сюда.
Петр и Роберт переглянулись. Положение действительно было в таком случае довольно щекотливым.
— Ничего не поделаешь, — развел руками Роберт, — поехали.
— Стойте! — голос художницы был резок и тверд. Она вышла из храма и теперь смотрела на них.
— Афораби, ты приведешь их ко мне через час. Домой Ты понял?
— Йе, ма, — склонился Афораби. — Я приведу.
ГЛАВА 15
Роберт развернул «пежо» и нажал на акселератор. Красная пыль занавесом поднялась из-под задних колес и закрыла все — и храм, и бесстыдные скульптуры, и барельефы на гладких откосах дороги.
— В Бинду, пожалуй, сегодня мы все-таки не успеем. Придется ночевать в здешнем рест-хаусе, — не обращаясь ни к кому, произнес Роберт.
Бинда. Петру так не терпелось оказаться в этом городе, в городе, где много лет назад разыгралась трагедия капитана Мак-Грегора.
А ведь то утро, казалось, не предвещало трагедии. Постепенно площадь перед дворцом заполнялась жителями Бинды. Они робко жались к стенам дворца, к стенам суда и мечети, и их белые одежды казались узорами на красном латерите.
Первыми осмелели дети. Один за другим они подходили к солдатам, южанам с побережья Атлантики, окружали их и молча, открыв рты, рассматривали их красные фески, блестящие черные ремни, ботинки на толстой подошве, зеленые обмотки. И конечно же, солдатские ружья.
Дети завидовали солдатам. Да и взрослые северяне, усевшись на корточки в красной пыли, качали головами: эти парни с Юга — вот уж кто ловкачи! Иначе как еще можно устроиться на службу к белым, да еще получить такую чудесную одежду и оружие!
В свою очередь, южане не скрывали своего презрения к этим оборванцам-северянам. Им уже приходилось отбивать атаки точно вот таких же — в белых одеждах, размахивающих луками и с воем мчащихся на каре.
Дураки! Если их аллах дал им только отравленные стрелы, то бог белых Джизус дал европейцам ружья-машины по имени «максим». А значит, Джизус был сильнее аллаха, и не этим рабам эмиров было тягаться с «маета Дунканом».
Капитан Мак-Грегор нетерпеливо посмотрел на часы:
— Что-то наш хозяин задерживается! Лейтенант Дэвидсон улыбнулся и пожал плечами:
— Восточный владыка! Они никогда не торопятся. Впрочем…
Он выжидательно посмотрел на капитана:
— Если хотите, я могу его поторопить. Мне приходилось бывать прежде в этом городе, да и во дворце тоже.
Мак-Грегор зевнул и потянулся в кресле:
— Извините, я сегодня плохо спал.
Он лениво передвинул тяжелую кобуру с бедра на живот.
— Ладно, все мы отоспимся на том свете. Не торопитесь, милый Дэвидсон. Мы пошлем еще раз нашего проводника… Эй, Абдулахи!
Толстяк проводник подкатился на коротких ватных ножках. У него почти не было шеи, голова была большой и круглой, как тыква. На безусом бабьем лице зазмеилась подобострастная улыбка:
— Йе, са.
— Не нравится мне этот парень, — тихонько сказал по-французски лейтенант. — Слишком он хитер. Я ему не доверяю.
— А кому вы здесь можете доверять, — по-французски ответил Мак-Грегор. — Вы не служили в Индии — там еще хуже.
Он перешел на английский язык, обращаясь к Абдулахи:
— Вы еще раз пойдете во дворец и скажете эмиру, что я его жду.
— Йе, са… — поклонился толстяк. — Йе, са.
Он попятился, не разгибая спины, потом проворно повернулся и с неожиданной для толстяка резвостью почти побежал к дворцовым воротам.
— Распорядитесь насчет караула, лейтенант. Я подам знак, когда вы будете арестовывать этого упрямца. Дэвидсон кивнул.
И в этот момент из дворцовых ворот выехал отряд всадников. Впереди на белом коне в высоком деревянном седле ехал эмир Бинды. Рядом катился на коротких ножках Абдулахи.
Почему вдруг здесь, именно здесь, в зарослях около Огомошо, Петр так ясно представил себе эту картину? Почему сухие строчки, прочитанные им в библиотеке Луисского университета, вдруг приобрели такую реальность?
Рест-хаус оказался небольшой гостиницей. Собственно, состоял он из четырех одноэтажных домиков, разбросанных на просторной зеленой лужайке.
В центре лужайки стоял домик побольше, под деревом-«зонтом», ветки которого, толстые, мощные, росли четко разделенными этажами: первый, второй, третий, четвертый… Толстые, мясистые и большие листы напоминали фикус или магнолию. Так показалось Петру.
Здесь помещалась контора — маленький закуток, в котором дремала массивная гвианийка в модном парике — прямые волосы, расчесанные на пробор.
Она любезно поздоровалась и предложила заполнить небольшие анкетки: кто, куда и откуда едет, постоянный адрес.
Затем старательно переписала имена мелом на черную доску на стене, разграфленную и пронумерованную.
— Шале номер два, комнаты «эй» и «би», — объявила она, выкладывая из ящика своего письменного стола тяжелые бронзовые ключи. — Первый дом отсюда направо…
Она нажала кнопку на столе. Буквально через несколько секунд из соседней комнаты выскочил молодой парень в белом фартуке.
— Йе, ма…
— Проводи джентльменов, — властно приказала ему толстуха. — Номер два.
— Йе, ма, — повторил парень, выжидающе глядя на приезжих.
— Машину водишь? — спросил его Роберт, подбрасывая в ладони ключи.
— Йе, са…
— Тогда лови!
Парень ловко подхватил брошенные ему ключи.
— Отгони машину к шале и принеси мне ключи сюда. Мы будем в баре.
От конторки, из небольшого холла перед нею, двери вели направо и налево. На левой двери была прикреплена черная стеклянная табличка с белыми буквами — «Столовая». На правой такая же табличка — «Бар».
Роберт уверенно толкнул эту дверь. За ней оказалась небольшая и тесно заставленная комнатка, разгороженная почти наполовину стойкой бара.
Бармен был толстый, с физиономией экс-боксера. Он носил белую куртку с короткими рукавами, и на его мясистой руке сверкал массивный браслет низкопробного золота.
Стены были увешаны рекламными плакатами — пиво «Стар», авиакомпании «Сабена», «Алиталия» и «Гвиания-эйруейс».
Кроме дюжины высоких стульев у стойки, в комнате стояло четыре столика, окруженные низкими грубыми креслами местного производства, с грязноватыми пестрыми чехлами, не скрывающими продавленности пенопластовых подушек.
За одним столиком сидело человек пять гвианийцев. Судя по их громким и возбужденным голосам и десятку пустых бутылок «Стар», они сидели здесь уже давно и были изрядно на взводе.
Роберт выбрал столик в противоположном углу. Когда все уселись, он поманил пальцем бармена, тот лениво вышел из-за стойки.
— Йе, са? Пиво?
Он приветливо кивнул Афораби, что-то спросил его на местном языке, затем одобрительно кивнул австралийцу и Петру. Афораби улыбнулся:
— Он спросил, купили ли вы что-нибудь. Он тоже член «Мбари-Мбайо». Он актер.
Бармен обнажил в улыбке громадные белоснежные зубы.