— А теперь позавтракаем, — продолжал толстяк, неожиданно взглянув на часы. — Я приглашаю вас.
Весь день они провели вместе. Вместе и обедали и ужинали. Казалось, начальник тюрьмы имел строгое указание ни на секунду не оставлять Петра одного.
Они почти закончили ужин, когда дверь отворилась и на пороге появился советник Прайс. Он был пьян — это Петр сразу понял.
Лошадиное лицо англичанина было багровым, он тяжело дышал, раскрывая по-рыбьи рот. Легкий серый костюм обтягивал его костлявую фигуру, белоснежная рубаха расстегнута, фиолетовый галстук съехал набок.
Он обвел мутным взглядом кабинет.
Толстяк поспешно вскочил и вскинул руку к козырьку, но Прайс от него отмахнулся.
— Добрый день, — поклонился он Петру и прислонился к дверной притолоке. — Добрый день, сэр.
Петр встал:
— А... дорогой хозяин! Вы пришли справиться о том, как я отдохнул? Не правда ли? А сейчас мы с вами будем играть в бридж?
Прайс усмехнулся:
— А вы мне нравитесь, дорогой мистер Николаев. Вы неплохо держите себя. Как настоящий англичанин.
Он перевел налитые кровью глаза на начальника тюрьмы:
— Мистер Ота, теперь уже я буду заботиться о моем друге. Со мною ему будет спокойнее.
— Йе, са, — вытянулся толстяк. — Очень жаль, са.
— Жаль?
Прайса качнуло:
— Мало ли чего жаль мне, а?
Он попытался дружески улыбнуться Петру:
— Правда, сынок? Мне, например, очень жаль, что приходится таскать вас по всей этой вонючей саванне. Но... — он театрально развел руками, — самолет подан, сэр. Прошу!
Глава 35
Утреннее солнце светило прямо в окно кабинета верховного комиссара Великобритании, но шторы были не задернуты, и полковник Роджерс чувствовал себя не в своей тарелке.
Он до сих пор так и не привык к гвианийскому солнцу. Он любил тень, мягкий, рассеянный свет. И сейчас чувствовал себя будто на эстраде под лучами мощных прожекторов.
Полковник нервничал. Зато сэр Хью был сух и спокоен, как всегда. Но сегодня его спокойствие особенно бесило Роджерса. Операция «Хамелеон» вступила в стадию завершения, однако все шло не так, как было задумано. Ордера на арест левых профсоюзных деятелей неожиданно были аннулированы канцелярией президента. И люди Роджерса в полиции и контрразведке не смогли добиться отмены президентского решения. Плохой признак, и Роджерс не успокаивал себя в этом отношении. Он и раньше не настраивался на легкую победу — борьба есть борьба. Тем более что в последние годы работать в Гвиании становилось все труднее и труднее. На смену тем, с кем Роджерс давно уже нашел общий язык, верой и правдой служившим Англии еще в колониальное время, постепенно приходили новые люди, с иными идеями и понятиями. Но даже известные своей преданностью «старики» начинали поговаривать о «партнерстве», о «равенстве сторон». Разговоры о социализме велись открыто, капитализм становился бранным словом. И хотя речь шла отнюдь не о социализме Маркса, а о некоем «африканском социализме», Роджерс предвидел, что вскоре пойдет речь и о марксизме.
Но «левая опасность» не слишком пугала Роджерса. Он оценивал ее со всей серьезностью, он внимательно следил за действиями левых, как врач, ждущий, пока нарыв созреет, чтобы оперировать его.
И вот теперь этот момент настал: удар, который будет нанесен операцией «Хамелеон», должен надолго остановить этих левых.
Правда, вчера на заседании объединенного забастовочного комитета Бора сумел убедить профсоюзных лидеров не отменять забастовку. Откровенно говоря, полковник надеялся на обратное.
Этого не произошло. Что же, значит, это произойдет сегодня вечером. Да, сегодня вечером министерство внутренних дел созывает пресс-конференцию, на которую приглашены и профсоюзные лидеры. В том числе и Бора. Жаль, конечно, что «Хамелеон» придется расшифровать. Агент с безупречной репутацией и хорошо внедрен. Но за крупный успех надо крупно платить.
Роджерс выжидательно смотрел на молчавшего сэра Хью. Конечно же, этот старый дипломат ему завидует: о заговоре красных в Гвиании сейчас трубит весь мир! И все это задумано было им, Роджерсом.
Пусть теперь сэр Хью твердит, что, по его мнению, они в этой игре несколько перестарались. Победителей не судят! А что русские будут протестовать, этого следовало ожидать.
Правда, порой Роджерсу все больше казалось, что Глаголев кое-что знал об операции «Хамелеон», когда улыбался ему в ресторане «Тамтам». Но Роджерс отгонял от себя эту мысль.