— Итак, вы считаете, что ничего страшного нет? — задумчиво произнес наконец сэр Хью. — А левая пресса? Она подозрительно сдержанна, будто хранит что-то про запас.
Его кустистые брови сдвинулись:
— Вы уверены, что не случится чего-нибудь неожиданного?
Сэр Хью многозначительно замолчал.
«Наверняка Прайс звонил и ему», — подумал Роджерс и усмехнулся. Да, вчера он изрядно понервничал из-за письма этого свихнувшегося американца. Но сегодня утром он получил сообщение, что оно в надежных руках. В Каруну уже отправлен самолет.
Роджерс сдержанно склонил голову:
— Я никогда не гарантирую сто процентов, сэр. И даже сегодня я рассчитываю... ну-у, процентов на девяносто пять.
— Это почему же?
В глазах сэра Хью мелькнуло хмурое любопытство.
— Жизненный опыт...
Сэр Хью вздохнул и встал:
— Что ж, желаю успеха, дорогой полковник!
Роджерс тоже встал и учтиво поклонился.
«Если что-нибудь пойдет не так, он первый будет радоваться моему падению», — подумал полковник, и мысль об одиночестве резанула его. Да, он стареет. Пока он на высоте, пока он не изведал поражения, никто не скажет ему об этом. Но сколько людей вокруг только и ждут, чтобы он оступился! И тогда они будут с наслаждением топтать его, вымещая всю свою многолетнюю зависть!
Вернувшись в кабинет, он сразу взялся за телефонную трубку.
— Как русский? — спросил он сотрудника отдела по борьбе с коммунизмом.
— Комиссар Прайс своим самолетом доставил его в Луис и отвез к себе на виллу, — доложил тот. — Второй самолет благополучно приземлился в зоне А под Каруной.
— Комиссар... пьян? — спросил Роджерс и тут же пожалел о своем вопросе. Обсуждать с гвианийцами, пьян ли английский офицер? Нет, он, Арчибальд Роджерс, все-таки волнуется — иначе он не задавал бы глупых вопросов.
— Да, сэр! — помедлив, ответила телефонная трубка. — Но мы расставили своих людей вокруг виллы.
Что же, в конце концов это даже хорошо, что русский у Прайса, а не в тюрьме. Потом он не сможет жаловаться на плохое обращение. Этот Прайс соображает на несколько ходов вперед, не то что американцы!
Роджерс поморщился. Неприятное объяснение с Девоном все-таки состоялось вчера вечером, на нейтральной территории, на пляже.
Резидент ЦРУ обвинял его в том, что он скрывает письмо покойного Смита.
— Вы нарушаете нашу договоренность! — говорил он, и лицо его было краснее помидора. — Но это не шахматы, дорогой коллега. И если вы рассчитываете на этот раз сыграть конем и выкинуть из игры заодно и нас, то вы просчитаетесь. Письмо Смита — это оружие и против вас. Хотите ли вы или нет, мы с вами связаны одной веревочкой, и красные оттанцуются за испытания на плато Грос не только на Штатах, но и на старушке Англии.
Огромные волны с грохотом обрушивались на песок, заглушая их голоса. Резко кричали чайки. Ветер хлопал циновками — крышами купальных кабинок. Пляж был грязен и пуст.
Роджерс молчал, давая выговориться американцу, и с наслаждением вдыхал влажный соленый воздух. Потом, когда Девон замолчал, заговорил он:
— Так вот почему вы нарушали нашу договоренность, а? Дружба дружбой, а денежки врозь?
Американец хмуро смотрел на него, его бульдожьи челюсти были крепко стиснуты.
— Сначала вы пытались вывести Николаева из игры, чтобы сорвать нам операцию «Хамелеон» и посмотреть, насколько наши позиции в Гвиании ослабнут после всеобщей забастовки. Когда же я припугнул вас письмом Смита, вы дважды пытались добыть его. Мало того, вы хотели убить разом двух зайцев. И добились бы своего, если бы вашим людям удалось угробить Николаева в Каруне.
Девон неожиданно улыбнулся:
— Что ж! Хотите ничью, полковник? Вы приперли меня к стене, особенно если письмо Смита у вас в руках. Но и у нас есть кое-что в запасе. Операция «Хамелеон» ведь еще не закончена.
Тогда Роджерс лишь усмехнулся в ответ.
И сейчас, когда все фигуры на шахматной доске были расставлены по местам, он чувствовал себя все увереннее! Письмо находилось у Роберта Рекорда, а значит, в надежных руках!
За целый день Прайс уже смертельно надоел Петру, и Петр не думал этого скрывать. Прайс пил с утра. Время от времени он входил в комнату, которую «уступил» Петру на время, усаживался в кресло и начинал изливать душу. Этот пожилой, потрепанный жизнью человек откровенно скорбел о старых добрых временах, когда в колониях был «порядок» и жизнь шла легко и безоблачно.
— Все началось с косвенного управления, — бубнил он угрюмо, не глядя на Петра. — Дункан был умный человек. Он писал, что ни в коем случае неграм нельзя давать в руки оружие. А сам хотел править руками черных и тем самым сохранял в их руках какую-то власть. Вот и дождались. Конечно, и сейчас они выполняют мои приказания. Но раньше стоило приказать один раз, и все исполнялось, а теперь приходится повторять раз десять!