И многие вдруг почувствовали себя обманутыми. Они были словно бы бегунами на длинную дистанцию: бежали долго и трудно, из последних сил, и только ожидание какого-то блестящего, невиданного триумфа поддерживало их. А когда они добежали, оказалось, что на финише нет ни судей, ни призов, ни оркестров и что триумфа не будет, а все пойдет по-старому, словно они ни к чему и не стремились так долго...
В Игаданском университете наиболее горячие, во главе с Гоке, стали призывать к действиям — немедленным, пусть даже насильственным, но чтобы они, эти действия обязательно принесли немедленные перемены.
Однажды на очередной студенческой вечеринке Гоке обозвал Стива трусом и буржуазным слизняком. Стив говорил, что, прежде чем браться за оружие, надо разобраться, во имя чего же будет поднято это оружие и против кого.
— Да здравствует революция! — кричали сторонники Гоке.
— Но какая революция? Во имя чего? — спрашивали сторонники Стива.
— Да здравствует социализм! — вскидывал вверх кулак Гоке.
— Но какой? Марксистский? Прагматический? Африканский? — уточнял Стив.
Так в университете Игадана появились две молодежные организации с двумя лидерами — Конгресс молодежи и союз «Авангард». Затем эти организации выросли, распространились за пределы университета.
Иногда они выступали вместе. Так было в дни, последовавшие за убийством Лумумбы, когда разъяренная молодежь штурмовала американское, бельгийское и французское посольства. Затем демонстрировали в поддержку бастующих портовиков. И вот теперь — у посольства США.
Стив вздохнул: не надо все-таки было громить посольство!
Шофер сбавил скорость. Желтые отблески редких фонарей набегали и уплывали, и все опять погружалось в темноту.
Но в машине вдруг стало легче дышать. Вентиляторы на щитке приборов с тихим гудением жадно всасывали воздух — свежий, прохладный, пахнущий только что политой землей садов и ночной листвой.
Стив несколько раз глубоко вздохнул: такой воздух во всем Луисе был только в районе Дикойи, бывшем белом сеттльменте. Теперь Стив знал, куда его везут — в тюрьму Кири-Кири, замок из серого камня, выстроенный еще сэром Дунканом, первым генерал-губернатором Гвиании.
По странной иронии судьбы здесь, на мысе Дикойи, насквозь продуваемом океанскими ветрами, наслаждались микроклиматом те, кто стоял на высшей ступени гвианийского общества, и те, кто оказался низвергнутым на самое его дно — в тюрьму для особо опасных преступников.
Машина плавно остановилась. Офицер, сидевший рядом со Стивом, открыл дверцу и вышел.
Нет, это еще не тюрьма! Стив сотни раз видел Кири-Кири вечером: серые стены, залитые ослепительно белым светом прожекторов.
Хорошо знакомый голос произнес приветливо:
— Хэлло! Мистер Коладе! Как вы себя чувствуете?
Из темноты появилась фигура человека в белой рубашке. Человек сел в машину рядом со Стивом.
— Полковник Роджерс?
Стив вздрогнул от неожиданности.
— Да, это я. Я попросил, чтобы вас привезли сначала сюда, в Дикойи. Извините, что не приглашаю вас зайти в мой дом.
Роджерс поудобнее устроился на сиденье, делая вид, что не замечает удивления Стива.
— У нас сейчас мало времени. Мало даже для самого короткого делового разговора.
Он сделал многозначительную паузу.
Полицейские на переднем сиденье поспешно выскочили из машины.
— У меня к вам есть деловое предложение, мистер Коладе, — продолжал Роджерс. — Подождите секунду — и не возмущайтесь. Повторяю, у нас мало времени. К тому же я от вас ничего не требую: я лишь хочу, чтобы вы помогли человеку, спасшему сегодня вашу жизнь. Ему из-за этого грозят крупные неприятности. Вы можете ему помочь.
— Что? — от неожиданности голос Стива стал хриплым. — В госпитале мне сказали, что меня привез мистер Рекорд, аспирант университета. Какие у него могут быть неприятности?
— Вы ошибаетесь. Вас спас другой человек.
Роджерс затянул паузу, явно наслаждаясь растерянностью собеседника.
— Кто он? — не выдержал Стив и кашлянул — в горле было сухо.
— Русский. Петр Николаев. Запомните это имя.
Стив закрыл глаза. В голове гудело.
Глава 6
В дверь постучали — негромко, но настойчиво. С вечера Петр забыл задернуть шторы, и теперь в комнату сочился серый рассвет, мглистый и холодный. Над балконной дверью тихо гудел кондишен. Холодный воздух, нагнетаемый им в комнату, удивительно гармонировал с холодностью утреннего света.
— Войдите, — сказал Петр.