У меня не сохранилось отчетливых воспоминаний об этой битве. О таких вещах редко помнишь. Но, должно быть, минуло около двадцати минут, прежде чем они, разъяренно вопя, откатились. У подножия лестницы стоял эмир. Он хлестал хвостом по своим полосатым бокам.
Я постарался сбросить с себя усталость и крепче уперся лапами в пол, готовясь к последней схватке. Вверх по ступенькам на нас медленно надвигался одноглазый тигр. Свартальф зашипел. Внезапно он прыгнул через перила, за спину громадной кошки, и исчез во мраке. Что ж, он позаботился о целости своей шкуры…
Мы уже почти сошлись нос к носу, когда эмир занес лапу с выпущенными когтями и ударил. Я кое-как увернулся и вцепился ему в глотку. Все, чего я добился, — это полная пасть отвисавшей шкуры. Но я повис на ней и постарался вгрызться глубже.
Он взревел и потряс головой. Я мотался из стороны в сторону, словно маятник. Потом зажмурился и сжал челюсти еще крепче. Он полоснул длинными когтями по моим ребрам. Я дернулся, но зубы остались на прежнем месте. Он сделал выпад и подмял меня под себя. Челюсти его лязгнули. Боль пронзила мой хвост. Я взвыл и отпустил его.
Одной лапой он пригвоздил меня к месту. Занес другую, готовясь переломить мне хребет. Каким-то чудом, обезумев от боли, я извернулся и высвободился. И ударил снизу вверх. На меня глядел, ослепительно сверкая, его неповрежденный глаз — я вышиб этот глаз из глазницы!
Он взвыл и взмахом лапы отшвырнул меня, как котенка, к перилам. Я рухнул, почти теряя сознание, и уже готовился испустить дух. Ослепший тигр тем временем метался в агонии. Зверь возобладал в нем над человеком, и он скатился по ступеням, учинив страшное побоище своим же собственным солдатам.
Над свалкой со свистом пронеслась метла. Добрый старый Свартальф! Он удрал только для того, чтобы вернуть нам средство передвижения. Я видел, как он подлетел к двери, за которой находился ифрит, и как он поднялся, покачиваясь, готовый встретить следующую волну сарацин.
Но они все еще пытались совладать со своим боссом.
Я согнулся, обрел дыхание и встал. Смотрел, обонял, слушал. Мой хвост, казалось, горел в огне. Половины хвоста как не бывало.
Пистолет-пулемет завел свою прерывистую песню. Я услышал, как клокочет кровь в легких эмира. Он был силен и умирал долго.
«Вот и тебе конец, Стив Матучек, — подумал сидевший во мне человек. — Они сделают то, с чего должны были начать в первую очередь. Встанут внизу и начнут поливать тебя огнем. А каждая десятая пуля — серебряная…»
Эмир упал и, разинув пасть, испустил дух. Я ждал, когда его люди очухаются и вспомнят обо мне.
Над лестницей на помеле появилась Джинни. Ее голос доносился откуда-то издалека:
— Стив! Сюда! Скорее!
Я ошеломленно помотал головой, пытаясь понять, что означают эти слова. Я был слишком измотан, был слишком волком. Она сунула пальцы в рот и свистнула. Это до меня дошло. С помощью ремня Джинни втащила меня себе на колени и крепко обхватила. Управлял помелом Свартальф. Мы вылетели в окно на втором этаже и устремились в небо.
На нас набросился оказавшийся поблизости ковер-самолет. Свартальф добавил скорости, наш «Кадиллак» оставил врага далеко за кормой, и тут я отключился…
ГЛАВА 7
Когда я пришел в себя, то лежал ничком на койке в больничной палате. Снаружи сиял яркий дневной свет. Земля была мокрая и дымилась. Когда я застонал, в палату заглянул медик.
— Привет, герой, — сказал он. — Лучше пока так и лежи. Как ты себя чувствуешь?
Я подождал, когда ко мне полностью вернется сознание. Потом принял от него чашку бульона.
— Что со мной? — прошептал я (меня уже, разумеется, превратили в человека).
— Можно считать, что твои дела не так уж и плохи. В ранах завелась кое-какая инфекция — стафилококки, — та разновидность, что поражает и человека, и собакообразных. Но мы вычистили наглых зверушек с помощью нашей антибиотической техники. Помимо этого — потеря крови, шок и застарелое нервное истощение. Через неделю-другую будешь в полном порядке.
Я лежал, размышляя. Мысли тянулись медленно и лениво. И в основном касались того, как восхитителен на вкус этот бульон. Полевой госпиталь не может таскать с собой оборудование, от которого дохнут бактерии. Зачастую у госпиталя нет даже добавочных анатомических макетов, на которых хирург мог бы отработать симпатические операции.
— Какую технику вы имеете в виду? — спросил я.
— У одного из наших парней Злой глаз. Он смотрит на микробов в микроскоп.
Дальше я не спрашивал. Знал, что через несколько месяцев «Ридерз Дайджест» посвятит этому случаю лирическую тянучку. Меня мучило другое.
— Атака началась?
— Ата… А, это! Она состоялась два дня назад, уважаемый Рикки-Тикки-Тави. Тебя в это время хранили под одеялом. Мы швабрим их по всему фронту. Последнее, что я слышал, — то, что они уже добрались до линии Вашингтона и продолжают драпать.
Я вздрогнул и провалился в сон.
Меня не мог разбудить даже голос врача, который что-то громко диктовал своей пишущей машинке…
Джинни пришла на следующий день. На ее плече ехал Свартальф. В открытую дверь палаты бил солнечный свет, и поэтому волосы Вирджинии отливали медью.
— Здравствуйте, капитан Матучек, — улыбнулась она. — Как только освободилась, сразу же пришла узнать, как вы себя чувствуете.
Я приподнялся на локтях. В воздухе мелькнула сигарета, которую предложила мне Вирджиния; затем сигарета оказалась у меня в зубах, и я медленно сказал:
— Брось эти церемонии, Джинни. Мы с тобой, конечно, пока не на свидании, но, думается, мы знакомы в достаточной степени.
— Да.
Она присела на койку и погладила меня по голове. Это было восхитительно. Свартальф замурлыкал, и мне захотелось ответить тем же.
— Что с ифритом? — спросил я после паузы.
— По-прежнему в бутылке. — Она рассмеялась. — Сомневаюсь, что удастся когда-нибудь извлечь его оттуда. Если даже предположить, что кому-нибудь этого захочется.
— Но что ты сделала?
— Просто применила на практике принцип дедушки Фрейда. Если когда-нибудь об этом напечатают в газетах, на меня ополчатся все приверженцы Юнга, сколько их есть в нашей стране… Но это сработало. Я копалась в его воспоминаниях, разбиралась в иллюзиях и скоро обнаружила, что у бедного ифрита гидрофобический комплекс. Не водобоязнь, связанная с бешенством, а просто страх воды, мой Пират…
— Можешь называть меня Пиратом, — проворчал я, — но если назовешь Фидо, тогда гладь по голове.
Она не спросила, с какой стати я настолько самонадеян, что претендую и далее на ее ласку. Это меня воодушевило. Правда, она залилась румянцем, но тем не менее продолжала:
— Получив ключ к его личности, я нашла простой способ сыграть на этом комплексе. Я объяснила ему, насколько распространено это вещество — вода — и как трудно от него избавиться. Он приходил в ужас все больше и больше. Когда я сказала, что тела живых существ, включая его собственное, содержат около восьмидесяти процентов воды, — дело было сделано. Он заполз в бутылку и впал в полную прострацию.
Она помолчала и добавила задумчиво:
— Мне хотелось оставить его у себя. Я бы поставила бутыль на каминную полку. А так я просто напишу небольшую статью об использовании психиатрии в военном деле…
— Неужели бомб, драконов, использования вервольфов и прочей придуманной нами дряни еще недостаточно? — с тоской спросил я.
Бедные, незатейливые стихийные духи! Мы их считаем злодеями, но им следовало бы поучиться у человеческой расы!
Что касается меня, то я мог представить, с какими неудобствами сопряжена женитьба на ведьме, но…
— Поцелуй меня…
Что она и сделала…