Вирджиния сказала подчеркнуто твердо:
— Теперь я не могу говорить ничего, кроме правды. Ты согласен, что предмет и его обозначение — есть одно и то же?
— Да, — прогрохотал ифрит. — Это общеизвестно.
Я почуял ее облегчение. Первое препятствие взято! Его не обучали принципам научной магии! Хотя, разумеется, имя находится в симпатической связи с предметом (на этом основаны заклинания и многие другие методы колдовства), но Коржибский уже в текущем столетии доказал, что слова и обозначаемые ими объекты не идентичны.
— Прекрасно, — сказала Вирджиния. — Мое имя Джинни.
Он уставился на нее в изумлении:
— Это действительно твое имя?
— Да. Будешь ты теперь меня слушать? Я пришла дать тебе совет. Ты знаешь, я обладаю могуществом, и я отдаю его на милость Аллаху Всемогущему, Всезнающему, Сострадающему.
Ифрит сердито сверкнул глазами. Но, раз уж он согласился, что Джинни принадлежит к его роду, ему приходилось сдерживать свою грубость. И даже проявлять готовность быть галантным.
Она не могла лгать, давая ему совет. Ему и в голову не пришло, что ей достаточно было кое о чем умолчать, и совет превращался в западню.
— Ладно, продолжай, если хочешь, — прорычал он. — Известно ли тебе, что завтра я отправляюсь в поход, чтобы уничтожить сонмище язычников? — Сказанное подстегнуло его мечты о славе. — Я разорву и растопчу их в мелкий порошок, я освежую их! Они узнают мощь Рашида яркокрылого, яростного, безжалостного, мудрого…
Вирджиния терпеливо ждала, пока он перечислял все эти эпитеты, потом мягко сказала:
— Но, Рашид, зачем ты должен убивать, разрушать и вредить? Ты не получишь взамен ничего, кроме ненависти!
В его рыке прорезался скулежный визг:
— О да, ты говоришь правду! Весь мир ненавидит меня! Все злоумышляют против меня! Никогда Сулейман не пленил бы меня! Что бы я ни пытался сделать, всему препятствовали завистливые злопыхатели. Да, но завтра придет день расплаты!
Вирджиния недрогнувшей рукой зажала сигарету и выпустила дым в ифрита:
— Как можешь ты доверять эмиру и его приспешникам? Он тоже твой враг. Все, что он хочет, — чтобы ты сделался послушным оружием в его руках! А затем — обратно в бутылку!
— Почему… почему?! — Тело ифрита распухло так, что заскрипел искривлявший пространство барьер.
Из ноздрей его с треском вылетели молнии. Сказанное Вирджинией не приходило ему в голову. Особым умом его раса не отличалась. Но, разумеется, грамотный психолог способен был понять, к чему приведет параноика его логика.
— Разве ты не ощущал вокруг себя враждебность на протяжении всей своей долгой жизни? — быстро продолжила Вирджиния. — Вспомни, Рашид, вспомни! Чем встретил тебя этот злобный, завистливый мир — это была жестокость, разве не так?!
— О да… Так и было.
Похожая на человеческую голова склонилась, голос упат до еле слышного шепота.
— Меня ненавидели с самого детства… Увы, моя собственная мать ударила меня крылом так, что сбила с ног!
— Возможно, это вышло нечаянно, — предположила Вирджиния.
— Нет! Она всегда больше любила моего старшего брата… Деревенщину!
Вирджиния села, закинув ногу на ногу.
— Расскажи мне об этом, — попросила она. В ее голосе звучало сочувствие.
Я почувствовал, как ослабела страшная сила, изнутри распиравшая барьер. Ифрит опустился на свои окорока, глаза его были полузакрыты. Он вновь разворачивал в памяти происшедшее за миллионолетие. А вела его, направляя, Вирджиния. Я не понимал, что она задумала. Она наверняка не успела бы провести монстру полноценный психоанализ всего лишь за ночь. Но…
— Ах… мне было всего лишь три сотни лет, когда я упал в яму… наверное, ее вырыли враги!
— Но ведь ты вылетел из нее? — мурлыкнула Вирджиния.
Ифрит завращал глазами. Физиономия его дернулась и покрылась морщинами, став еще уродливей.
— Я сказал, что это была яма!
— Но, во всяком случае, не озеро? — сочувственно спросила Вирджиния.
— Нет! — С его крыльев посыпались молнии, грохнул гром. — Но, хоть и не эта распроклятая мерзость… нечто темное, мокрое… нет, даже не мокрое. Это был какой-то обжигающий холод.
Я смутно понял, что девушка ухватила путеводную нить. Она опустила бледные ресницы, чтобы скрыть внезапный блеск глаз. Я не мог не понять, каким потрясением было случившееся для эфирного демона, как шипели его огни и превращались в пар, пока он тонул. И как после этого он, должно быть, внушал себе, что ничего подобного не было. Но сможет ли использовать это Вирджиния?
В зал молнией влетел Свартальф и затормозил, упершись всеми четырьмя лапами в пол. Шерсть на нем стояла дыбом, мученические глаза уставились на меня. Он прошипел что-то и снова вылетел за дверь. Отмечу, что я там оказался раньше его.
Из вестибюля доносились голоса. Я выглянул и увидел, что внизу носятся солдаты. Вероятно, они пришли выяснить, что за шум, и увидели убитых стражников. Должно быть, поскольку их было немного, они уже послали за подкреплением.
Что бы там ни пыталась сделать Джинни, ей нужно было время…
Одним прыжком я выскочил и вцепился в сарацинов. Образовалась вопящая и бурно шевелящаяся масса. Она меня чуть не расплющила, но челюсти оставались свободными, и я пользовался ими вовсю. А затем с тыла на них набросился оседлавший метлу Свартальф.
Кое-что из оружия сарацин мы затащили в вестибюль (челюсти пригодны и на это) и уселись ждать. Я решил, что пока останусь волком. Иметь руки хорошо, но еще лучше быть неуязвимым для большинства тех штучек, которыми располагали сарацины. Свартальф задумчиво обследовал пистолет-пулемет, приладил его на подпорке возле стены и согнулся над ним.
Я не спешил. Каждая минута, которую проведем мы с ним вот так, каждая минута, которую мы продержимся, отражая приближающуюся атаку, — это минута, выигранная для Джинни. Я положил голову на передние лапы и замер. Скоро, слишком скоро я услышал грохот мчащихся по тротуару солдатских сапог.
В приближающемся на подмогу отряде насчитывалась, должно быть, целая сотня сарацин. Я увидел, как они колышутся темной тучей, уловил отблеск звезд на стволах оружия. На короткое время они сгрудились вокруг ликвидированных нами охранников. А затем внезапно завопили и кинулись, атакуя, вверх по лестнице.
Свартальф уперся, как мог, и застрочил из автомата. Отдача отбросила его, и он с воем прокатился через вестибюль. Но двоих уложить успел. А остальных в дверном проеме встретил я.
Удар, укус, прыжок… Сметай их, полосуй, рычи, рви их рожи! Они уже не спешили, неуклюже сгрудившись у входа. Еще один короткий вихрь, устроенный моими зубами, и они отступили, оставив на месте с полдюжины убитых и раненых.
Я выглянул в дверное окошко и увидел моего приятеля эмира. Глаз его скрывала повязка, но он тяжеловесно носился вокруг своих людей, побуждая их к действию. Такой энергии я от него не ожидал. Небольшие группки откалывались от главного отряда и мчались куда-то в сторону. Не куда-то, а к другим входам и окнам.
Я взвыл, когда понял, что помело мы оставили снаружи. Теперь никто не сможет спастись, даже Джинни! Негодующий вой превратился в рычание, я услышал звон стекол и грохот сбивающих замки выстрелов.
Этот Свартальф оказался умной киской. Он снова взялся за свой пистолет-пулемет и ухитрился (ведь лапы его были с когтями) открыть огонь по вспышкам. Затем мы отступили к лестнице.
Сарацины вслепую наступали на нас в темноте. Они кишели вокруг, нащупывали дорогу.
Я не мешал им, но первый, кто нащупал ступени, умер бесшумно и быстро. У второго хватило времени взвизгнуть. И вслед за ним поперла вся банда…
Они не могли стрелять в такой темноте и давке без риска уложить кого-нибудь из своих. Обезумев, они атаковали лишь с помощью кривых сабель И этим саблям я ничего противопоставить не мог. Свартальф вел продольную стрельбу по ногам, а я рвал их, как мог, — вой, крики, треск, лязг… Аллах акбар, так сверкайте, зубы, в ночи!
Лестница была узкой, это помогло. Да и их раненые мешали нападающим. Но силы были слишком неравные. На меня одновременно лезло около сотни храбрых мужчин, и мне пришлось отступить на шаг, потом еще и еще. Не отступи — и они окружили бы меня. Но я успел добавить к тем, что уже полегли, еще более дюжины. За каждый фут, что приходилось отдавать, мы добавляли еще несколько. И выиграли время!