Кстати, отличный подозреваемый на роль носителя. Сейчас–то, понятно, тосковать Вере Дмитриевне не с чего — только жить да радоваться начала. А вот лет через пять–семь, когда дочка подрастет и собственной жизни захочет — вполне может начать обижаться и разочаровываться.
Козни строить и молодежь поедом есть Верочка вряд ли станет — не тот человек. А вот себя никчемной постоянно чувствовать, как это у интеллигенции принято, очень даже в ее характере. Силы, правда, для полной картины что–то в ней не особо чувствуется. Но ведь с налета можно и не определить; для полной уверенности еще посмотреть нужно.
— Марь Филипповна рассказала? — понимающе усмехнулся Рой.
Видимо, чересчур понимающе, потому что Вера Дмитриевна внезапно смешалась, вспыхнула бледно–розовой краской по щекам. Отвела взгляд и пожала плечами:
— На пляже говорили, что проверяющий должен приехать, а ведомственная квартира у нас одна. Извините, Адочке обедать пора, и отдохнуть надо, доктор сказал, что ей нужен специальный режим.
— Ну, мама, — разочарованно протянула девочка.
Рой по глазам видел, что ребенка прямо–таки разрывает от миллиарда тут же появившихся вопросов.
— Ада, пожалуйста, — спокойно попросила мать. — Скучно ей, — пояснила она Рою. — Детишки ее возраста все в летний лагерь уехали, а нам доктор запретил. Сказал, что хорошо бы еще немного понаблюдаться для профилактики.
По развернувшейся картине скорее было похоже, что Вера Дмитриевна взяла в заложники любимую канарейку врача, чтобы тот написал отвод по здоровью и не отпустил ребенка одного в неведомые дали.
— А давайте я вас вечером на чай приглашу, — когда требовалось, Рой соображал быстрее, чем мгновенно. — Хотите, ко мне, хотите, к Марь Филипповне, — спешно добавил он, пока Вера Дмитриевна не успела заподозрить неладное. — Ваша Марь Филипповна удивительно вкусные пироги печет. Обещала, что к вечеру еще лучше сделает, — сочинять, так сочинять, всё равно ловить на вранье никто не станет. — А я дополнительную беседу о безопасности с вашей дочерью проведу, — зашёл он с козырей. — О том, куда звонить в экстренных ситуациях, и о приемах первой помощи. В жизни ведь всякое случается.
— Неудобно как–то, — Вера Дмитриевна снова перевела взгляд с дочери на Роя.
— Мам, ну пожалуйста! — просияла девочка.
Видимо, с тоски и от нехватки общения, ей было абсолютно все равно, о чем спрашивать — о работе разных инспекций или о правилах поведения в незнакомой местности.
— Ничего неудобного, — решительно отверг Рой возражения. — Марь Филипповна говорила, что здесь редиска у кого–то очень удачная растет, можете еще подругу пригласить, которой вкуснота такая удается. Очень я редиску уважаю, а в магазинах, сами знаете, она мелкая и едкая, возьмешь, надкусишь, и прямо понять не можешь, чеснок это, или все–таки редиска.
Девочка Ада, которой Рой подмигнул, заливисто рассмеялась.
Глядя на нее, мать тоже бледно улыбнулась — будто отсвет на лицо упал:
— Хорошо, — кивнула она. — Вечером. Только не поздно, ладно? Пойдем, Адочка, нам уже, правда, пора.
— До свидания, — весело попрощалась девочка, мотнула косичками и побежала впереди матери.
Рой тоже отправился, куда шел. За спиной грохнуло и задребезжало — дважды. Либо в двери еще остались недобитые, незамеченные Роем стекла, либо здешняя фанера отличалась какой–то особенной звонкостью, не предусмотренной в изначальных параметрах.
Солнце висело почти в зените, все живое предусмотрительно попряталось. Редкие деревья, с утра еще кое–как расщедривавшиеся на тенёк, теперь подобрали его под самые корни, явно намекая, что делиться больше не собираются. Упомянутые Марь Филипповной огороды, через которые Рою следовало прогуляться до местного водного пространства, всухую проигрывали пустырю, где сочные лопухи, разбавленные лебедой, вымахали чуть ли не по пояс.
Культурная же растительность выглядела пыльной, чахлой и удручающе однообразной.
В стороне, чуть ли не по самой середине выделенной под огороды земли, скучало одинокое пугало. Поставленное, видимо, исключительно как дань традициям, потому что ни одной птахи на всем обозримом пространстве не наблюдалось. Рой птиц прекрасно понимал — зачем лезть под палящее солнце, пытаясь выковырять из потрескавшейся земли одинокого сбрендившего муравья, когда рядом целый ресторан в виде цветущего пустыря с бабочками, жуками и гусеницами.