По ушам с двух сторон бабахнуло двойным выстрелом хлопка фанерно–застекленных входных дверей. С ментальной стороны — по каналу от Ерика, и с реальной — снизу, через все лестничные пролеты. Неудивительно, что Марь Филипповна периодически жертвовала полотенцами: под такую канонаду не то что спать — жить невозможно. Хотя привыкнуть, наверное, можно ко всему.
Рою как–то в Лос–Анджелесе квартиру снимать довелось, в пору расцвета трамваев. Так там с пяти утра начиналось. Грох–грох–грох, бух–бух–бух, дзынь! Поехал, значит, трамвайчик на работу. Дзынь–дзынь–дзынь, грох–грох–грох, бух! Остановка. Окна выходили на оживленный перекресток со светофором, работающим даже в полное отсутствие пешеходов. Ба–бах! Двери открылись. Бу–бух — закрылись. Дзынь–дзынь–дзынь, ч–ш–ш-шшш! Дальше поехал.
Ничего, приспособились. Про Лимб и говорить не стоит. Там, как раз, в тишине отдыхать сложно: раз тихо стало, хотя бы на одном уровне, значит, точно где–то прорыв намечается.
От Ерика снова звякнуло. Хлопнула дверь, и перед глазами встали квадратики смутно знакомого, выцветшего до полной потери первоначального окраса, линолеума.
— Проходи, гостем будешь, — мрачно подал голос завхоз.
Наконец–то. Голос у подозреваемого оказался полностью подходящим под очерченную воспоминаниями Марь Филипповны внешность — густой, хмурый и с намеком… нет, не на надлом, но на некую трещинку.
Пока Рой оценивал полученные данные, Ерик шустро воспользовался предложением. Изображение линолеума сменил тоже уже виденный заборчик деревянного паркета, а дальше напарник, очевидно, попытался задрать морду и оглядеться.
На самом деле, смотреть глазами фамильяра — удовольствие сомнительное. Примерно такое же, как использование его чересчур острого обоняния. В отличие, кстати, от восприятия звука или общих ощущений.
Обычно Рой предпочитал ограничиваться стандартной связью, но тут решил перестраховаться.
В поле зрения оказалась такая же типовая квартира, как и ведомственная тридцать третья, с точно так же плотно задернутыми шторами, только более суровыми. На этом сходство заканчивалось. В отличие от тридцать третьей ведомственной, буквально заставленной разношерстной мебелью, здесь в полной мере наблюдалась постепенная деградация от мастеровитого, на все руки, хозяйственника, до почти неприкаянного холостяка.
Обои, насколько сумел зацепить взглядом Ерик, добротно поклеенные, успели слегка выцвести в ожидании смены. Потолок, когда–то побеленный в несколько слоев, пошел легкой сетью пока еще мало заметных трещин. Мебель, изначально явно задуманная как гарнитур, не удалась всеми тремя разномастными стульями и новым креслом, никак не подходящим обивкой к затертому дивану без обычного для данной местности покрывала.
Ну и широченная кровать со смятой простыней и сбитым в ком одеялом, прекрасно гармонировала со столом, покрытым тонким слоем пыли. И совершенно не вписывалась ни в ансамбль из так называемой горки с этажеркой и комодом, ни в союз книжных полок, набитых на стену на манер огромного книжного шкафа.
Ерик сунулся под кровать, затем под этажерку, расчихался и выкатился обратно, таща за собой застарелые клубки пыльных хлопьев.
Под кроватью обнаружился старый чемодан из кожзаменителя, под этажеркой — покинутое гнездо вытравленных муравьев. Насколько Рой успел заметить, ни фотографий, ни каких–либо картин на стенах не висело. Настолько типично для носителя, что аж засвербело — прийти и прочесть лекцию о пользе родственных связей.
— Тц–тц–тц, — донеслось из кухни. — Тц–тц–тц! Тьфу, как там тебя, — досадливо буркнул завхоз. — Иди сюда, я тебе жратвы насыпал.
Насыпал? Не налил? Все–таки, щенок, значит; не котенок. Рой воспрянул духом: если бука–завхоз так легко взялся стать хозяином бесхозного бобика, то и небольшая серость купируется очень просто. За собачкой следить нужно, особенно в условиях почти городской квартиры. Гулять ежедневно, кормить. А она его любить будет и очень радоваться любому вниманию. Глядишь, с другими собачниками познакомит, а там и круг общения резко увеличится.
Немного смущал тот факт, что данный расклад больше подходил для города, не для поселка, где все и так друг друга знают. Но лиха беда — начало, как здесь говорится; главное — ключик найти.
— Кис–кис–кис, — неожиданно сменил пластинку предполагаемый носитель.
Ну, или кошечку попробовать подсунуть. Игривую искать нужно, обязательно ласковую.
— Да не бойся, — завхоз негромко постучал ногтями по полу, подзывая найденыша к еде.