— Цып–цып–цып, — издевательски предложил Ерик, окончательно сбив Роя с толка.
И мелко зацокал коготками по паркету, поспешив на зов.
В голову из пушистого с цокающими коготками приходила только морская свинка. Но что–то Рой сомневался в ее широкой распространенности в данной местности. Еще меньше он верил в способности не слишком интеллектуальной твари перенаправить в светлое русло мысли носителя.
— Жри, паразит, — ласково пригласил Ерика к столу будущий хозяин неведомой зверюшки. — Высохнешь, вынесу на волю, — пообещал он.
ГЛАВА 10. О самогонщиках, интригах и моральных принципах
Рой усиленно скрипел мозгами: особого пиетета в приглашении не наблюдалось, повышенного интереса — тоже. Значит, животина должна нередко встречаться в выделенном ареале, и проживать как в доме, так и на улице. По поводу обещанного выноса можно было не беспокоиться: Ерик свое дело хорошо знал. Пока сам не решит, что достаточно, или Рой не попросит, никуда хозяин от них не денется. Другое дело — дубликат. Его заряжать надо, а если там мозгов как у хомячка, то заряда надолго не хватит. А значит, придется другие методы искать.
— Грузовик! — услужливо подкинул идею Ерик.
В воображении напарника прошлое подручное средство, выбившее из аттестационной комиссии двадцать пять баллов из двадцати пяти, рисовалось как неукротимо несущаяся волна возмездия, пахнущая бензином и дорогой. Привычный Рой давно наловчился переводить с Ериковского на всеобщий, и все равно иногда ошибался. Особенно, когда мысли касались вещественных предметов, а не чувств и ощущений.
— Лучше бы себя изобразить попробовал, — передал раздосадованный Рой.
Средства, подходящие для работы с будущими одержимыми, не слишком годились для носителей серости. Принцип, может, и совпадал, но побочные эффекты, вроде продолжительности жизни и скачков осознания, разнились чуть ли не до полной противоположности. Одно дело — устроить стихийную катастрофу типу, которому жить осталось плохо и очень недолго. И совсем другое — вмешаться в размеренное существование носителя серости, потенциально способного еще не меньше полувека мариновать себя и окружающих. Любая проверка покажет полную профнепригодность в связи с превышением допустимых рисков.
Ерик недоверчиво принюхался к лоханке с белой жидкостью, поставленной прямо на пол, и ментально пожал плечами:
— Мелкое, немагическое, живое, — обрисовал он выбранный облик.
Такой профиль Рой и без пояснений мог составить. Достаточно соотнести размеры и вспомнить, кто из магической мелюзги способен пить магазинную, прошедшую сто обработок, пастеризованную отраву. Да никто, кроме живого, немагического.
— По сторонам осмотрись, — приказал Рой. — Побольше заинтересованности в диалоге изобрази.
Ерик послушно насторожил уши — у Роя аж на стыке челюстей затрещало — и принялся вертеть любопытной мордочкой.
— И этот рожу воротит, — мрачно высказался объект общего интереса. Отошел к окну и встал там в полный рост со сложенными на груди руками. — Да пошли вы все, мне тоже никто не нужен, — шлепнул он жирную точку в несостоявшейся беседе.
Рой до боли в общих глазах всматривался в статного хмурого мужчину, выискивая будущие зацепки.
Шириной, как и ростом, наследственность завхоза не обделила. Здоровый — по точному выражению Марь Филипповны — кабан. Даже в каком–то смысле симпатичный, только одеваться не умеет. Плотная рубаха цвета застарелой грязи надежно укрывала всю гору честно наработанных мышц, судя по некоторым признакам, точно не в качалке накрученных. И не с помощью каких–либо препаратов.
Сюда бы тренера толкового, способного грамотно нагрузить некоторые участки — так можно статуи ваять. Или картины писать, на худой конец. По общим очертаниям и выбору одежды много чего угадывалось, но Рой зацикливаться не стал; пока терпение позволяло, морду Ерику еще немного задрал — в лицо посмотреть.
Против солнца хорошо обрисовывался только темный силуэт, черты терялись, как на плохой фотографии. Но даже так Рой отчетливо видел, что портрет из памяти Марь Филипповны на оригинал похож, как фоторобот на живого человека. То есть, волосы те же, форма глаз, лицо, скулы, а все равно не он. Не чувствовала Марь Филипповна всего того, что Рой сразу ощутил — просто не могла.
А вот Ерик тоже, наконец, рассмотрел: весь взъерошился, вздыбился, только что не зафыркал, чтобы с волны не сбивать. Полностью согласный, что с таким, как этот завхоз, как с самим собой — и в Лимб, в разведку, и по бабам, и на пиры Лукулловы. Только лукавить нельзя, потому что один серьезный прокол — и вся дружба всмятку.