Коньячок–самогончик исключением не стал — послушно добавил куража и еще несколько убрал тормоза.
— Ух ты! — просипел Ерик со своего насеста. — Закусывай скорее!
— Селедочки? — весело спросил Рой у обломавшегося завхоза.
Судя по слегка разочарованному виду, Николай ожидал, что инспектора тут же хватит местный дед Кондратий. Ну, или корчи, на крайний случай, понаблюдать собрался. Сквозь вышибленную слезу Рой четко высмотрел, как через тщательно утрамбованные эмоции наверх пробирается что–то похожее на невольное одобрение.
— Водички! — ультразвуком на вдохе взмолился Димитрий.
— Водичкой нельзя, от водички хуже будет, — предупредил его Николай. — Огурец вот, на, накалывай.
— Ну и дрянь, — голос у Димитрия срывался в фальцет, отчего казалось, словно он не говорит, а попискивает.
— Ми–ми–ми, — прокомментировал Ерик, заливая занавеску слезами умиления.
— Только не нажрись, — предупредил Рой напарника. Весело морщась, дожевал селедку, залихватски протащил между зубов застрявшую длинную тонкую кость и воспользовался на публику местным фольклором: — Между первой и второй — перерывчик небольшой.
— Я пропущу, — все еще передергиваясь, выдохнул Димитрий.
Сидел он, обеими руками вцепившись в табурет; останки всученного завхозом огурчика вместе с брошенной на произвол судьбы вилкой безнадежно затягивало образовавшееся на тарелке болотце из смеси недоеденных блюд.
— А я — с удовольствием, — не стал выпендриваться Николай.
Мрачный тон слегка противоречил смыслу, зато открывал большой простор для оперативной работы.
— С удовольствием — дороже! — мысленно подкрутив несуществующие усы, по–гусарски разошелся Рой, снова разлив вонючую радость по стопкам. — Ерик, не расслабляемся! — ментально рявкнул он. — Тост?!
— А за здоровье, — предложил завхоз, мастерски поймавший волшебный пинок с занавески. Вытер лоб и встал во весь рост: — Только теперь именной: за здоровье дорогого гостя! — мощно провозгласил он.
Стопки брякнули, едва не треснув. После второго глотка Ерик икнул и куда–то пополз. Блевать, наверное.
Вот тебе и керосин с бензином — похоже, местный самопал не слишком подходил для вторичного метаболизма химер–оборотней.
— Молоком повеяло, — пришел слабый отклик напарника. Следом прилетело разрешение квасить дальше, только без селедки в качестве закуски.
Прикидывая, чем же таким, совместимым с молоком, можно закусывать самогон, Рой понял, что завхоза можно смело считать диверсантом. В самом деле, селедка исключалась, огурцы — тоже. Разве что грибочками попробовать и то — без гарантии.
Грибочки у Ерика решительного протеста не вызвали.
Пока что.
— Мальчики! — прилетело из коридора вместе с хлопком закрывшейся за Марь Филипповной двери. К сожалению, не с той стороны, с которой хотелось бы. — Ну как вы, хорошие мои? Как вы тут без меня?
— Отлично, Марь Филипповна! — отрапортовали чуть ли не хором Николай с Роем. Димитрий предпочел промолчать, и правильно сделал.
— То есть, очень плохо без вас, — первым сориентировался Рой, хоть и не видел, как отреагировала удивительная боевая женщина на антиобщественное заявление.
На лице Николая, как в зеркале, отразилось запоздалое понимание скрытого смысла ответа.
— Смотрю, меня не дожидаясь, начали, — с убийственной печалью в голосе заметила Марь Филипповна, подкатившись к своему законному месту.
— Ерик! — мысленно взвыл Рой. — Кончай дышать свежим воздухом, выстави ее. Марь Филипповна, — без паузы продолжил он вслух, — у нас тут тост за любовь намечается. Присоединяйтесь.
— Так за любовь обычно третью пьют, — подозрительно прищурилась та.
— А у нас в центре сразу к делу приступают, правда, Димитрий? — хохотнул Рой в лучших традициях шпионов–провокаторов. — Отчитайся общественной деятельнице, сколько ты выпил?
— Одну, — послушно промямлил отличившийся спортсмен–красавец–комсомолец.
— Видите, Марь Филипповна, он же вам врать не станет, вы ведь его сразу расколете, — сказал Рой чистейшую правду.
Марь Филипповна подозрительно принюхалась, пока неуловимый гомункулус в ее голове мерил визуальным счетчиком уровень жидкости в бутылке, что–то молниеносно прикинула про себя и сменила гнев на милость:
— Ладно уж, наливайте, Рой Петрович, — махнула она пухлой ручкой в сторону сияющей чистотой собственной стопки. — За любовь, так за любовь.