ГЛАВА 17. Поели, можно и поспать, или как проворачиваются настоящие аферы
— Так. Что там с Верой Дмитриевной? — поинтересовался Рой перед тем как приступить к следующей фазе.
— Кажется, исчерпала уже все предлоги, — понуро отрапортовал Ерик.
Рою подумалось, что с выпивкой точно пора завязывать, пока фамильяр не начал изъясняться исключительно сложносочиненными предложениями, с применением дословных цитат из местной классики.
— Можно, конечно, устроить диверсию… — неуверенно предложил он.
— Давай. Только быстрее, а то уже уходит.
— От шефа нагорит, — предупредил Рой.
В ответ пришел привычный и милый сердцу бессловесный аналог идиомы «наплевать».
— Тогда действуй, — решился Рой. — Странно, — возмутился он вслух, — за окнами уже стемнело, а у нас еще ни в одном глазу. Выдохся, что ли? — в доказательство он потянулся к бутылке и отважно нюхнул прямо из горлышка.
Пробило так, что Ерик аж зашипел.
— Действительно, — неожиданно присоединился Димитрий. — Я вот помню, мы как–то из спортивного лагеря сбежали, и на шестерых бутылку портвейна с мальчишками раздавили. Вот накуролесили, — мечтательно протянул он. — Правда, наутро всем было очень плохо.
Испытывая острый приступ жалостливости, Рой переглянулся с Николаем. У того в глазах зеркально отражалось что–то похожее, помноженное на неприкрытые угрызения совести.
— Ерик, — позвал Рой.
— Наливай, — паузу Николай все–таки выдержал — видимо, все еще не до конца переборол принципы.
Ну–ну.
Рой уже открыл рот, намереваясь предложить очередной кретинистический тост, как Димитрий снова всех удивил:
— А давайте за вас, — негромко сказал он. — Ну, то есть, за искусство, за то, как вы оба красиво умеете… Музыка такая, в смысле…
— Спасибо, — веско и милосердно оборвал его мучения Николай.
На этот раз стопки почти дзыкнули, а не треснулись, как айсберги при столкновении в Северном Ледовитом Океане. То есть, выражаясь словами местного фольклорного персонажа, лед тронулся.
— Ваша очередь, — Рой передал гитару Николаю, намереваясь поконкретнее обсудить с Ериком дальнейшие действия.
— А уже все, — сообщил очень довольный собой напарник, — Марь Филипповна скоро еще раз забежит, и больше не появится.
У Роя против воли волосы на затылке зашевелились — причем, совсем не от охотничьего азарта.
— И что ты сделал? — очень стараясь сохранять спокойствие, поинтересовался он.
— Сейчас сам узнаешь, — отмахнулся тот. — Не мешай слушать.
Имей Рой чуть меньше выслуги, или чуть меньше выдержки — точно прибил бы. Потом, конечно, пожалел…
— Под ольхой задремал есаул молоденький, — вклинился в мысленный разговор вполне реальный густой и сочный бас. Слегка надтреснутый — самую малость, ровно столько, сколько необходимо для искренней задушевности, которой так не хватает в отшлифованных профессионализмом голосах.
Под ольхой задремал есаул молоденький
Приклонил голову к доброму седлу
Не буди казака, ваше благородие
Он во сне видит дом, мамку да ветлу
Он во сне видит дом, да лампасы дедовы
И братьев–баловней, оседлавших тын,
Да сестрицу свою, девку дюже вредную
От которой мальцом убегал в кусты.
Настороженный обещанием напарника, Рой даже порадоваться как следует выбором песни не успел. Очень даже, между прочим, семейной направленности — как ему и хотелось.
— Ма… мальчики, как вы тут? — вкатившаяся Марь Филипповна одной рукой держалась за сердце, другой махала перед собой, не в состоянии внятно выразить собственные мысли. — Как вы? Как?! Дорогие мои, родные, замечательные!
Рою на миг показалось, что удивительная боевая женщина сейчас кинется ему на шею. Он даже заранее приготовился, незаметно приняв соответствующую стойку, но Марь Филипповна, наконец, справилась с эмоциями:
— У вас все хорошо? Ничего нигде не болит? Животы не крутит? Не тошнит? Не ломит?! Ай, я дура старая, поверила этой врунье Светке, взяла хлеб, а он, наверное, вчерашний был! В остальном–то я целиком уверена, здесь все свое, домашнее, свеженькое, только что открытое, а до тех пор намертво запечатанное, годами проверенное, ни вздутия, ни потека нигде, я же ж инспектора дорогого потчевать собиралась, а ну как у гостей у кого реакция незапланированная! Ох! Ах!
— Ерик, — мрачно позвал Рой. — А теперь уже не хочешь ничего рассказать?
— Так что только хлеб, только хлеб её проклятущий, ничего же больше быть не могло! Грибочки сама собирала, сама солила, сама пробовала. Салатики тоже все попробовала, как и пирожки, как и огурчики солененькие. Капустку тоже ела, сама, прямо вот перед подачей на стол, а еще с утра, как только узнала, что инспектор к нам приехал, районный, из центра, Рой Петровичем зовут, правда, Рой Петрович? Селедочку–то, селедочку, ох, — не дожидаясь ответа продолжила она причитания, — сама лично мариновала, у меня рецептик еще от Леночки остался, так им даже снулую оживить можно, а у меня свеженькая, ну вот просто морем благоухающая…