— Вроде кожистый, да? А снизу все равно пушистый…
Ерик переступил по плечу мохнатыми лапками. Щитки на хвосте негромко затрещали.
— И кожистый, и пушистый, — нехотя пояснил Рой. — При надобности хоть чешуей покроется. Так и скажите вашим спорщикам, что победила дружба.
— Ну да, ну да, — задумчиво покивал шеф. — Ты к Хеечке–то сразу иди, не затягивай. Она тебе дополнительный паек на твою звер… на твоего напарника оформит, — правильно истолковав два помрачневших взгляда исподлобья, поправился он. — Иди–иди, работай. Серые участки сами собой редко прозрачными становятся, а вот наоборот — завсегда пожалуйста.
Из кабинета Рой вышел с четким ощущением, что его где–то крупно накололи. Но оказался вовсе не в приёмной секретаря, а всё в той же ведомственной тридцать третьей.
Вот что значит эффект полного погружения — даже чувство дежавю ни разу не поймал. Зато писать ничего надо: отчёт вместе со всеми ощущениями прямиком к Хронычу отправился. Исправлять и корректировать Рой спецом ничего не стал. Пусть знает, старый пройдоха, на какую ерунду ценные кадры подписал.
ГЛАВА 2. О пирожках, молоке и хороших местах
Через час с небольшим, к сожалению, не без использования нерекомендованных спецсредств, квартира перестала походить на тонущую галеру, а сам Рой — на единственного выжившего после кораблекрушения. Ерик тоже угомонился: сложился в цикаду и пошел сохнуть на залитый солнцем подоконник.
Звонок в дверь стал неожиданностью для обоих.
— За–захарова Марь Филипповна, не иначе, — шепнул Рой Ерику, взглядом показав убраться подальше за занавеску.
Слишком живо было воспоминание о том, как одна деваха из приспешниц — дура–дурой, ни малейшего потенциала — едва не прибила напарника туфлей, не почуяв в таракане химеру–оборотня.
— Не разбудила? Не помешала? — Марь Филипповна не стала скромничать в дверях — боевым единорогом поперла в квартиру, на ходу охая и придыхая: — А я вам тут — ах! — молочка, как обещала, принесла, а потом подумала, что же одним пустым молочком–то завтракать, нашему инспектору для работы — ох! — много сил потребуется, на одном молочке далеко не уедешь, так я вам — вот… а–а–ах! — пирожков домашних принесла, с капусткой, а еще с луком и яйцом, по–соседски, так сказать, по–коллежски, то есть, по–коллеговски, одно ведь дело делаем, верно?
Причитая, приседая и не забывая присматриваться, Марь Филипповна с порога проломилась в кухню, и в мгновение ока загромоздила стол двумя блюдами — одним, видимо, с капустными пирожками, другим с луково–яичными. По центру она бухнула прозрачную емкость с молоком, вместительностью порядка шести пинт. Литра три, если в местные единицы переводить.
— Тут где–то чашечки были, я с нашим управдомом, Сергей Михалычем, в позапрошлом годе, зимой, заходила форточку закрыть — рыбный инспектор приезжал, форточку оставил, а зима лютая удалась, соседи жаловаться начали. Я уж на что далеко живу, два этажа между нами, даже мне холодом морозило, а ну как батареи бы полопались? Чашечки–то красивые такие, с цветочками по эмали, польский гарнитур. К ним еще чайничек был и маслёночка с крышечкой, — в устах Марь Филипповны прозвучало как «с крыжечкой». — Ну прямо глаз не отвести! Сейчас все помою, чтобы не из пыльного пить, оно чистенькое, только освежить нужно.
Рой не выдержал и улыбнулся — очень уж ему тут все нравилось. И боевая женщина Марь Филипповна, очень похожая на свое пятиэтажное жилище — в ширину больше, чем в длину — и пропахшая пылью солнечная квартира, и запах пирогов с луком, капустой и еще чем–то третьим, о чем Марь Филипповна сказала сразу, как ворвалась на кухню. И даже укрощенный кухонный кран ему нравился, разбрасывающий брызги и солнечных зайчиков по почти белой раковине.
— А… А что ж это вы там встали и не проходите? — забеспокоилась Марь Филипповна. Вымытая чашка, звякнув, опустилась рядом с сосудом. — Я вот вам тубареточку сюда подвину, седайте на тубареточку–то, угощайтесь, угощайтесь, молочко парное, вон, остыть еще не успело, а пирожки–то совсем горячие, только–только из духовки, вы не думайте, это мне Леночка, жена капитана гарнизонного, по секрету рецептик быстрого теста дала. Гарнизона нет давно, один только пруд остался, капитан, наверное, уже генералом стал, если не спился, а рецептик до сих пор хорош со всех сторон. Десять минут — и можно лепить, не верите, у кого хотите спросите, лучше моих пирогов даже в городской пекарне не делают.
У Роя язык не повернулся намекнуть, что пока Марь Филипповна стоит у стола, мимо просочиться разве что Ерик сможет, и то, предварительно сложившись в микроба: