Анастазия принесла бутылку с остатками спирта.
– Тебе когда-нибудь случалось убить человека? – спросил он.
– Нет.
– В УБ рассказывают, что после гибели Перкуна ты сама приводила приговоры в исполнение.
– Это ложь, – ответила Анастазия небрежно, разливая спирт по рюмкам. Она произнесла это с таким безразличием, словно речь шла о каком-то пустяке.
– Если тебя схватят, то дадут не больше пятнадцати лет.
– Все равно мне этого не вынести. Я всегда ношу с собой пистолет. Лучше застрелиться.
Гроза ушла дальше, на юг. Дождь затих, и тотчас же в келье Альберта посерело, разъяснилось.
– А тебе приходилось убивать?
– Да. Сначала на фронте. Ну и теперь…
– Ты же не палач.
– Иногда я бываю жертвой, которая случайно сорвалась с виселицы, и тогда сам убиваю палачей…
Он опрокинул рюмку. Поперхнулся. Слезы застлали ему глаза. Анастазия пила медленно, втягивая спирт тонкой струйкой прямо в горло и следя за тем, чтобы не обжечь губы. Вероятно, этому искусству она научилась в отрядах Перкуна.
– Я не боюсь смерти, – проговорила она. – Я видела их на кладбище. Они распухли, посинели. А я знала каждого из них, когда они с Перкуном ходили в его отрядах. Я должна прикончить Яругу. Уже дважды я выследила его. В первый раз струсила. Во второй – помешали.
– Ты страшная женщина.
– Тебе про меня говорили правду. Я действительно ликвидировала трех агентов УБ. Но меня пугает сам вид трупа.
– Почему тогда в поезде ты не позволила меня тронуть?
– Я думала не о тебе, а о том ксендзе. Я чувствовала себя отвратительно: на меня подействовал, труп в окне.
– А потом, в монастыре? Я говорил тебе, говорил, а ты как онемела.
– Меня разбирало любопытство: как ты поведешь себя? Я догадывалась, что нравлюсь тебе. Признайся, ты ведь не был уверен – вдруг да я действительно монахиня?
Он пошевелился, жестом руки приглашая ее присесть.
– Слушай, Анастазия, кто в уездном УБ, помимо Крыхняка, работал для Рокиты? Может, наступит такой момент, когда мне надо будет знать, кому я могу довериться.
– Не знаю.
– Не доверяешь мне?
– Да. Я не доверяю тебе.
Он приподнялся на локте и с интересом наблюдал за нею.
– Не доверяешь мне? Тогда скажи, зачем вы морочите мне голову?
Анастазия села на постель возле Альберта и испытующе посмотрела на него, прямо ему в глаза. Она изучала его лоб, нос, губы, словно они могли помочь ей выведать его тайну.
– Я не доверяю тебе. Но вместе с тем ты единственный человек, который может нас спасти, дать нам возможность продолжать борьбу. Рокита прочел несколько книжонок о приключениях шпионов. Он воображает, что «Интеллидженс Сервис» – это сила, что у нее повсюду свои люди и стоит ей захотеть – она поможет нам. Это правда?
– Ты не любишь Рокиту, – констатировал он.
– Презираю. Он дурак. Перкун боролся ради какой-то идеи, а Рокита – обыкновенный одержимый. Допрыгался до того, что пришлось нам просить вашей помощи.
– А это настолько унизительно?
– Да. Вы шпион. За английские деньги получаете информацию о нашей стране.
– Вы тоже воюете на английские деньги.
– Неправда!
– На английские деньги приобретено ваше оружие и патроны. Люди, которые вами командуют, пребывают в Лондоне на английском жалованье, хотя вам они и не платят денег.
– Это свинство так о нас думать.
Анастазия встала и принялась ходить взад и вперед по келье. Она была зла, однако в этом приступе гнева казалась еще более красивой. Альберт следил за ней и, как тогда, в подземелье, готов был дорого заплатить за то, чтобы узнать, о чем она сейчас думает. Для него не подлежало теперь сомнению, что в ее лице он имеет врага гораздо более сообразительного и опасного, нежели Рокита. «Не хватало еще, чтобы она начала мне действительно нравиться. Тогда это будет история, совсем как в бульварном шпионском романе», – подумал он.
Неожиданно Анастазия снова присела около него.
– Как тебя зовут?
– Альберт.
– Меня интересует твое настоящее имя.
– А тебе не все равно?
– Нет.
– Почему?
– Объясню позже.
– Меня так долго приучали к тому, чтобы я позабыл о том, кто я на самом деле и как меня зовут, что я успел забыть. Забыл на самом деле.
– Ты мне не доверяешь?
Альберт сел, не обращая внимания на то, что одеяло почти совсем соскользнуло с него. Он был в бешенстве, говорил, стиснув зубы:
– Слушай, ты… Я не знаю, как тебя зовут. Но в этом деле вы только приобретаете, я же рискую потерять все. Меня сбросили сюда не ради твоих прекрасных глаз. Я тут вовсе не для того, чтобы спать с тобой да спасать твоего Рокиту. Схватят тебя – и на следствии ты прежде всего «сыпанешь» меня и порученное мне дело. Нет! От меня ты ничего не услышишь. Я тоже ни о чем не хочу у тебя спрашивать.
– И все-таки ты спрашивал? Хотел узнать, кто в УБ работает на Рокиту. Именно это и насторожило меня.
Он пожал плечами. Она коснулась пальцами его обнаженного плеча, осторожно погладила шею. Его раздражали эти нежности. Альберт знал, что он красивый мужчина и нравится женщинам. Но ему казалось, что она считает его простаком, который может, поддавшись ее ласкам, начать болтать о своих делах. Такие вещи, кажется, происходят в кино.
– Не изображай из себя Мату Хари, – сказал он. Анастазия отдернула руку.
– Я не предполагала, что ты хам…
– У моих наставников не было времени заниматься моим воспитанием.
– Тебе налить еще?
– Разумеется, – кивнул он.
Они еще выпили. Алкоголь согрел Альберта, монастырская келья стала казаться ему почти уютной.
– Ты прибыл оттуда. Скажи мне, что они собираются предпринимать дальше. С нами.
– Не знаю. Это меня не касается. Я только выполняю приказы.
– Не знаешь? – вспыхнула она. – Так кто же, наконец, знает об этом? Кто может сказать мне, что с нами будет?
– Я считал, что ты знаешь об этом лучше…
– Раньше я знала. Во всяком случае, мне казалось, что я знаю. Тогда был жив Перкун, он говорил, что необходимо бороться. Теперь я уже ничего не знаю. Одно мне ясно: мы не прекратим борьбу до тех пор, пока здесь будут хозяйничать люди, состоящие у Москвы на жалованье.
Альберт зевнул.
– Я не собираюсь агитировать тебя за коммунистов, как ты, наверно, догадываешься. Но ты их не знаешь. Совершенно не знаешь. Если бы они состояли на жалованье у Москвы, то можешь быть уверена: Роките не пришлось бы отсюда бежать. Впрочем, – зевнул он громко, – может быть, ты переменишь пластинку?
– Хорошо, – согласилась она. – В таком случае скажи, действительно ли «Интеллидженс Сервис» так сильна. Рокита утверждает, будто вы целыми годами способны терпеливо добиваться того, чтобы устроить своего человека на какую-нибудь ответственную должность, что вы копаетесь в прошлом разных людей и потом, шантажируя их, принуждаете работать на вас.
– Рокита начитался дурацких книжонок. Но это ему не повредит.
– Ах, – вздохнула она. – Даже не верится, что есть такие страны, как Англия, где война уже действительно закончилась. Там можно отправиться гулять в лес, не боясь, что тебя пристрелят…
– Тут тоже будет спокойно. Через год-два… – пробормотал он, едва борясь с одолевавшей его сонливостью. – Ты уже уходишь? – встрепенулся он.
– Ухожу, – бросила она от самой двери. – Я подумала, что не смогла бы лечь с тобою в постель.
– Почему?
– Потому что не знаю твоего настоящего имени.
– У тебя странные понятия о морали. Довольно забавные.
Он услышал, как хлопнула дверь. И сразу уснул как убитый.
Назавтра в двенадцать часов дня Альберт сошел с поезда на главном вокзале в Варшаве и отправился на свидание с человеком, которого он называл полковником Джонсоном. Четыре часа спустя он, уже в форме майора Войска Польского, мчался по шоссе в сторону города Р., сидя за рулем массивного грузовика ГАЗ с эмблемами Красного Креста.
В Р. он прибыл ровно через сутки. Альберт поставил машину на территории воинских казарм, а потом навестил портниху Франсуазу Лигензу и передал ей записку для Рокиты. Затем, как свидетельствует дело, носящее шифрованное название «Хрустальное зеркало», майор С-25 зашел в кафе-кондитерскую, заказал две чашечки черного кофе и съел несколько пирожных.