— Гена, Валера, Боря — боже мой!
Удивительно смешно, что все матери говорят: «Боже мой!» И моя, и Илюшкина, и Валеркина, и Генкина. Вот странно — почему это?
— Илюша дома? — спросил я. — Или гуляет?
— Дома, дома! Боже мой… Ну, теперь-то я все узнаю!
Мы живо проскользнули в ту комнату, где жил Илюшка.
Он стоял к нам спиной и не сразу обернулся, хотя услышал, что мы пришли. Но потом все-таки обернулся.
— Боже мой! — закричали мы.
У Илюшки Матафонова под глазом был такой же синяк, как у меня, нос распух, как у Генки Вдовина, а на шее была здоровенная царапина, как у Валерки-Арифметика. У него была еще губа разбита — этого у нас ни у кого не было.
— А пиджак, — сердито спросил Генка Вдовин. — Пиджак изорвали?
— Я в одной бобочке был! — ответил Илюшка.
Тут вошла в комнату его мать, села напротив нас, оглядела с ног до головы каждого и спросила:
— Кто же это вас так разукрасил? А ну, отвечайте!
— Мы не знаем! — быстро сказал Илюшка.
— Кто их знает! — сказал Валерка-Арифметик. — Хулиганы какие-то…
— Бандитствующий элемент! — сказал я.
Илюшкина мать вздохнула, потом засмеялась, потом опять вздохнула.
— Чертовы конспираторы! — сказала она. — Круговая порука!
Когда она вышла из комнаты, Илюшка подмигнул ей вслед и пригласил:
— Садись, робя!
Мы сели и замолчали. Я теперь был не шибко чтобы грустный, но и не шибко чтобы веселый — так себе, средний. Генка Вдовин, конечно, перестал злиться на Илюшку, потому что того тоже побили, а Валерка-Арифметик отчего-то сделался веселый. Он улыбнулся на наши шишки и синяки — своих-то не видать!
— Ну вот! — сказал Илюшка. — Нас всех побили… Поодиночке-то легче! Трусы вы, робя, вот что я вам скажу!
— Я убью Леньку Пискунова! — закричал Генка Вдовин. — Все пиджаки ему порву в клочья!
— Совсем другое дело! — заулыбался Илюшка. — Так надо было с самого начала… Ну, командиром, конечно, буду я! Ты не возражаешь, Генка?
— Черт с тобой! — сказал Генка. — Лишь бы Американец с Арифметиком не струсили…
— Мы не струсим, — сказал я. — Мы тоже будем воевать с Ленькой Пискуновым!
— Справедливо! — сказал Валерка-Арифметик. — Очень даже справедливо!
Александр Матвеевич дает слово не вмешиваться
Когда Илюшка Матафонов узнал, что Александр Матвеевич приказал нам явиться в восемь и доложить обо всем, то испугался.
— Дураки! — закричал он. — Александр Матвеевич узнает про ларек, сообщит милиции, и нам ничего не достанется! Какие вы дураки!
— Мы с него возьмем честное слово, что он не будет вмешиваться! — предложил я. — Александр Матвеевич знаешь, как держит честное слово… Его хоть пытай огнем, честному слову не изменит!
— Вдруг он не даст честное слово, — засомневался Илюшка.
— Даст! — сказал Валерка.
— Не даст! — сказал Генка Вдовин.
Мы начали спорить, даст Александр Матвеевич честное слово или не даст, а пока спорили, пришло уже время идти к Александру Матвеевичу. Мы вылезли из-за поленницы дров, где сидели в тайном одиночестве, и стали осторожно пробираться к дому. Нам не очень хотелось, чтобы другие пацаны видели ваши подбитые глаза.
— Александра Матвеевича еще нет! — сказала его жена Ольга Алексеевна. — А когда он вам назначил встречу? В восемь? О, так еще целых семь минут!
— Пять! — сказал Валерка-Арифметик, доставая из кармана большие черные часы. — Ровно пять минут!
— Это те самые часы, что выбросили на помойку, а ты поднял и отремонтировал! — засмеялась Ольга Алексеевна. — Может быть, они врут, Валерка?
— Часы идут абсолютно точно! — рассердился Арифметик. — Вы хоть бы знали, как часы вообще устроены…
— Проходите, ребята! — весело сказала Ольга Алексеевна.
В комнате у них было просто, как в общежитии у студентов. Стояли две железные кровати, покрытые серыми одеялами, большой стол с клеенкой. На стены прибиты некрашеные полки, уставленные книгами, а возле окна — справа и слева — висели портреты Ленина и Дзержинского. Ленин был на портрете веселый, хитрый и добрый, а Дзержинский — такой серьезный и печальный, словно чем-то болел.
Больше ничего у них в комнате не было. От этого было свободно, светло и нечего было нечаянно задеть и уронить на пол, но мы все равно застеснялись. Это потому, что в комнате Александра Матвеевича и Ольги Алексеевны была очень даже сильная чистота. Ну просто как в больнице. Поэтому мы остановились в дверях и не проходили.