— Илюшка! — сказал я. — У меня дома тоже масса нерешенных вопросов…
Я встал с бревна, зевнул, но домой сразу не ушел. Мне вдруг так стало жалко печального Илюшку Матафонова, что даже в горле сжалось. Он сидел сутулый, маленький. И кулак у него был вялый, а с таким кулаком какая жизнь?
— Ты не расстраивайся, Илюшка, — сказал я. — Конечно, игру сразу придумать нельзя, если ее нет ни в книге, ни в кино… Но ты придумывай, Илюшка, чтобы перед ребятами не было стыдно. Ты обязательно придумай игру, Илюшка!
— Игру я придумаю! — сказал он. — И я уже и сейчас знаю, как мы будем играть, только не все еще обдумал… Но к утру я придумаю…
— До свидания, Илюшка!
— Будь здоров, Американец… то есть Борька.
Илюшка Матафонов придумывает игру
Американцем меня зовут потому, что я иногда нечаянно употребляю иностранные слова, которые слышу дома. Мой отец доцент, кандидат наук, мама преподает английский язык в институте. Папа тоже знает английский, и когда им надо поговорить при мне так, чтобы я ничего не понял, они живо начинают болтать по-английски. Только и слышно: «Пудель-мудель! Вери велл!».
Сегодня утром они тоже немного поговорили на английском, так как я им рассказал о том, что у нас произошло вчера.
— Совсем скучный стал Илюшка, — сказал я. — У него даже кулак вялый… В общем, сложная ситуация! Илюшка не хочет играть по-старому, а нового ничего не придумал. Вот какая сложная ситуация!
Тут папа с мамой переглянулись и началось:
— Пудель-мудель… Вери велл!
— Пудель-мудель… Вери велл!
— Вот что, Бориска! — сказал потом папа по-русски. — Зря ты употребляешь иностранные слова… Ну, зачем говорить «ситуация», когда можно сказать «положение» или «обстановка»…
— Вот это русский язык! — насмешливо улыбнулась мама. — Вот это синонимы!
Папа сердито посмотрел на нее, постукал пальцами по столу и спросил:
— Так почему Илюшка не хочет играть по-старому?
— Потому, что ему надоело быть не самим собой. Он теперь хочет быть самим собой… Я, говорит, буду я, Илюшка Матафонов. Вот что он сказал…
Папа с мамой удивились, пожали плечами и посмотрели друг на друга. Глаза у них стали круглыми. Они оба носят очки от близорукости и когда чему-нибудь удивляются, то разом надевают очки и глаза у них расширяются. Особенно у мамы — они у нее и так большие, а когда в очках, то просто — громадные.
— Взрослеют наши дети, взрослеют! — весело сказал папа. — Иллюзорный мир фантазий и представлений уже не удовлетворяет их, так как живая реальность прекраснее любой фантазии.
— Гелий! — почему-то шепотом сказала мама. — Что ты такое говоришь, Гелий!
Папа посмотрел на маму, обиженно сморщился, а потом — как захохочет.
— Ох! — сказал папа. — Ох, что делается!.. Вот что, Бориска, ты меня не слушай, когда я употребляю иностранные слова… Это у меня от нехватки русских слов! А теперь я пошел работать.
Я вытер губы бумажной салфеткой, взял из вазочки несколько конфет и вышел на лестницу. На втором этаже я нажал пупочку звонка в квартиру Илюшки, но никто не ответил. Я съехал по перилам вниз и вышел на улицу. Погода была — лучше не надо! Ярко светило солнце, дул теплый ветер, и наши четырехэтажные дома стали красивые, как переводные картинки. Балконы в домах покрашены разной краской, и теперь они были яркие, как в цветном кино. И ребят было полно во дворе, но своих друзей я не увидел.
Я пошел за дровяники — там ребят не было, спустился в подвал нашего дома — нет, заглянул за гаражи — нет; тогда я решил, что они уже пошли на речку, и очень рассердился. «Ну, ладно!» — подумал я и тут вдруг увидел Илюшку, Генку и Валерку-Арифметика. Они стояли за углом дома и махали мне руками, как мельницы. Я подошел к ним и сказал:
— Здорово! Чего вы здесь притаились?
— Ждем, когда Генкин отец на работу уйдет! — шепнул Валерка-Арифметик. — Как он уйдет, так мы купаться пойдем.
— А! — сказал я и тоже притаился. У Генки Вдовина был такой строгий отец, что мы все четверо его побаивались.
— Идет! — наконец тихо сказал Генка Вдовин. — Притаились…
Генкин отец быстро прошел по двору, мы вылезли из-за угла и пошли себе на речку. До нее от наших домов — просто рукой подать, и минут через десять мы уже купались в холодноватой воде. Потом мы вылезли на берег, чтобы позагорать. Мы легли на животы и подставили солнцу спины.
— Загорать надо молча! — сказал я. — Когда разговариваешь, тратится много энергии.