— Ле-ле! — почему-то крикнул я.
Увидел я страшное: Валерку-Арифметика, который все еще лежал под машиной, держал за ногу хромой.
— Жулик! — кричал хромой. — Вор! Негодяй!
— О! — кричал Валерка-Арифметик. — Ой-ой!
Хромой вытащил Валерку-Арифметика из-под машины, поставил его на ноги, держа одной рукой, чтобы не убежал.
Хромой был потный, как лошадь. Не пот, а просто вода текла с его толстых щек, лба, ушей.
— Ага, попался! Попался, жулик!
Вот честное слово, мы не сговаривались, даже не посмотрели друг на друга, но вдруг пошли к Валерке-Арифметику и хромому. Мы подошли к ним вплотную.
— Не держи его за шиворот! — грозно сказал Генка Вдовин. — Ты сам жулик!
— Отпустите его! — тихо сказал Илюшка. — Он не жулик!
— Мы вас не боимся! — сказал я. — Не думайте, что если вы взрослый…
И тут хромой закричал. Я никогда не думал, что у взрослого человека может быть такой пронзительный и тонкий голос, словно у поросенка, которому поддали ногой, чтобы не мешался.
— В конторе! — кричал хромой. — Эй, в конторе! Давай сюда, эй, в конторе!
Первым, конечно, примчался усатый старикан из проходной с ружьем в руках. Потом прибежали три женщины в шерстяных кофточках, человек с карандашом за ухом и еще много каких-то людей.
— Жуликов поймал! — все кричал хромой. — Вот этот лежал под машиной и отвинчивал… А эти на карауле стояли…
Тут начался такой крик, хоть уши затыкай. Женщины в шерстяных кофточках, конечно, визжали, усатый старикан размахивал своим ружьем, а человек с карандашом в руках все охал да ахал. Сначала в крике ничего нельзя было понять, но потом усатый старикан с ружьем перекричал всех:
— Они, холера их возьми, проникли на территорию! Они, холера их возьми, через проходную не проходили!
— Жулики! — кричал хромой.
— Боже! — кричала женщина в кофточке. — Порядочного ребенка нельзя выпустить на улицу. Того и гляди, с хулиганами и ворами свяжется.
— Товарищ председатель! — шипел человек с карандашом за ухом. — Их надо в милицию, товарищ председатель!
У меня, конечно, стало холодно в животе, и я, наверное, был такой же бледный, как Валерка-Арифметик или Генка Вдовин. Что касается Илюшки Матафонова, то он, наоборот, был красный.
— В милицию их! — орали вокруг нас. — В милиции разберутся, кто они такие… Как проникли на территорию артели! Чего отвинчивали от машины!
— Не бойся, робя! — шепнул нам Илюшка Матафонов. — У меня в милиции капитан знакомый.
— В милицию их! — кричали вокруг.
«Пропал! — подумал я. — Господи, в хвост его и в гриву! Это же привод в милицию!»
Странные дела в милиции
Старикан с ружьем шагал позади нас, а лысый председатель ехал на своем «москвиче». Было это на самой центральной улице города, и мне трудно рассказывать про то, что происходило со мной. Я был ни живой ни мертвый. Я не мог смотреть на людей. Уши у меня были горячие от стыда. Потом я поднял глаза от земли и увидел перед собой высокое крыльцо, а на крыльце — здоровенные хромовые сапоги. Сапоги были надеты на милиционера и почему-то очень испугали меня. Я даже мелко-мелко задрожал.
— Не бойся, робя, у меня там капитан знакомый! — опять шепнул Илюшка.
Нас ввели в большущую комнату, где стояли железные, как в столовой самообслуживания, стулья и дохлый фикус в кадке. Потом я увидел человека. Склонив голову на плечо, он сидел на стуле, и от него за километр пахло водкой. Один глаз у него был подбит, второй вообще не глядел, рот съехал набок и был весь в засохшей крови. Лицо у человека было пухлое, как подушка.
«Пропал! — подумал я о себе. — Тут жулик на жулике!
— Сидитя, ждитя! — прикрикнул на нас усатый сторож, а хромой заковылял по коридору. «Пропали!» — опять подумал я, и во мне как-то все остановилось. Я не понимал, что происходит со мной, ничего не видел и не слышал. Я только помню, что я все старался не смотреть на избитого человека, да подтягивал живот, чтобы не было очень холодно.
Вдруг по коридору затопали тяжелые сапоги — и на пороге большой комнаты появился высокий молодой лейтенант. Он был весь какой-то новенький, блестящий, но глаза у него были — ой-ой-ой! Как только он поглядел на нас, так я еще раз подумал: «Ну, пропали!»
— Пройдемте, товарищи! — холодным, как льдинка, голосом сказал лейтенант. — Прошу в детскую комнату!
В детской комнате мне стало маленько легче, так как здесь на полу сидел толстый пацан и слюнявил губами целлулоидную игрушку. Когда мы вошли, пацан посмотрел на нас и сказал:
— А-а-а-а!