— А клавиши пишущей машинки?
— Осматриваем. Вместе с капитаном Кути…
— Если вам не напомнить, забыли бы. Ну, как там? Есть что-нибудь? — крикнул он капитану.
— Ничего. Клавиши чисты, словно эту машинку только что вынули из заводского футляра, — отозвался Кути. — Похоже, к ним вообще никто никогда не прикасался.
— Чудеса, не правда ли? — Рона обратил свой взгляд на доктора. — Самоубийца печатает прощальное письмо, а перед тем, как пустить себе пулю в висок, протирает пишущую машинку настолько тщательно, что на ней не остаются даже отпечатки его пальцев! Что ты об этом думаешь, майор?
— Для чего? Непонятно, — сказал удивленный доктор.
— Напротив, все очень понятно. Здесь произошло не самоубийство, а самое настоящее убийство. Заранее хорошо продуманное и подготовленное убийство. Как я и предполагал!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
На город опустились сумерки.
Возле сквера жилого микрорайона в Обуде бордовые «Жигули» стояли на прежнем месте. Только Саас сидел теперь уже в «фольксвагене» с венским номером, припарковавшимся на другой стороне улицы.
Две пары глаз наблюдали за подъездом дома под номером четырнадцать, а заодно и за окнами квартиры Белы Имре, помещавшейся на втором этаже. Окна оставались темными: хозяин отсутствовал.
Наконец со стороны города послышался шум приближающегося автомобиля, он остановился перед подъездом. Из машины вышел мужчина и вошел в подъезд. Даже в сумерках Саас узнал его — это был Бела Имре. Автомобиль тотчас же отъехал.
Саас поднес к губам микрофон.
— Он приехал на полицейской машине. Что это могло бы означать?
Миллс из «Жигулей» ответил;
— Спокойно, ничего особенного. Наверное, они нашли в сторожке своего дружка и отвезли его куда следует. А может быть, задержался в гостях у подполковника, они крепко выпили, и тот решил доставить приятеля домой самым надежным способом, с сиреной. Приготовься к телефонному разговору. За окнами наблюдать буду я.
Форстер в своем «остине» слышал весь разговор. Едва он закончился, Форстер нажал на стартер и, выехав из проулка, остановился в сотне метров от обеих машин, чтобы видеть все происходящее.
Войдя в квартиру, Имре зажег свет в прихожей и сразу же заметил на полу возле двери какой-то конверт. Он поднял его и с удивлением прочитал машинописную надпись: «Генеральному директору Беле Имре. Срочно».
Имре прошел к письменному столу, включил лампу и вскрыл конверт. Из него посыпались фотографии. Он разложил их на столе, одну возле другой. Фотографии были цветные, все одного формата. Первые три изображали его в разных ракурсах на свадьбе дочери, четвертая — перед подъездом министерства, пятая — на церемонии подписания соглашения, за столом.
В первую минуту Имре не знал даже, что подумать. Быть может, вся эта продукция принадлежит какому-нибудь предприимчивому фотографу, кустарю-одиночке, который решил заработать и скоро явится за гонораром? Или институтский отдел рекламы постарался доставить своему директору удовольствие столь нелепым способом? Особенно если учесть, что шеф рекламы не один раз уже выкидывал подобные фортели. С него станет!
Однако при виде очередного фото Имре помрачнел и не на шутку рассердился: его запечатлели при входе в туристическое бюро «Ибус». Что это могло означать? Выходит, человек с фотокамерой следовал за ним по пятам?
Он повертел в руках конверт. На нем не оказалось ни штемпеля, ни обратного адреса. Сопроводительного письма тоже не было. Имре охватило недоброе предчувствие.
Следующие две цветные фотографии его усилили: на фоне лесной сторожки он был изображен беседующим с Додеком и подполковником Роной. Нет, это уже не желание заработать или глупая шутка, тут что-то другое.
«Кто бы ни был этот идиот с фотоаппаратом, придется воздать ему по заслугам», — решил директор. Но тут взгляд его упал на черно-белую фотографию, резко выделявшуюся на фоне других.
Имре невольно похолодел.
Снимок изображал его идущим между двумя вооруженными конвоирами по коридору здания народного трибунала на улице Марко. На руках были ясно видны стальные наручники.
Он не мог оторвать взгляда от картинки. Фотография была сделана тридцать два года назад! Да, в марте сорок шестого года. Кто сохранил ее до сегодняшнего дня?! С какой целью? И кто прислал ее сейчас вместе с другими?
Имре вскинул голову. Верно, конверт он нашел на полу в прихожей, вероятно, его подбросили через дверную щель. А может, «почтальон», принесший письмо, не ушел и в данный момент находится здесь, в квартире? Имре обошел все комнаты, заглянул в кухню, в ванную. Нет, нигде никого. В тяжком раздумье он вернулся в кабинет.
В этот момент раздался телефонный звонок.
Имре сделал над собой усилие, чтобы тотчас не схватить трубку. Ему не хотелось выдавать волнения. Кто мог ему звонить в это время? С работы? Или Рона, вернувшийся в город? А может быть, неизвестный фотограф?
Он заставил себя успокоиться и поднял трубку.
— Слушаю! Имре.
— Говорит один ваш старый знакомый, — послышался голос Сааса, набравшего номер из телефонной будки.
— К вашим услугам, — сдержанно ответил Имре.
— Повторяю: говорит ваш старый знакомый.
— Назовите свое имя.
— Не прерывайте меня! Извольте отвечать только на мои вопросы.
Имре положил трубку. Зная наперед, что агрессивный незнакомец непременно позвонит опять, он остался стоять возле аппарата. Действительно, через несколько секунд телефон зазвонил снова. Имре не торопился. Он сел в кресло, привел свои мысли в порядок и только тогда вновь поднял трубку.
— Не вздумайте прервать наш разговор снова, слышите? Иначе вы об этом горько пожалеете! — В голосе неизвестного звучала откровенная угроза, и Имре с удовлетворением отметил про себя, что наглец взбешен не на шутку.
— Я полагал, что вас еще в детстве научили представляться, когда вы начинаете разговор.
— Мое имя не имеет для вас значения, — огрызнулся незнакомец.
— Как и вы сами, — холодно отпарировал Имре. — Лучше перейдем к делу.
Саас тоже смекнул, что ему придется изменить стиль беседы, иначе он ничего не добьется.
— Вы получили фотографии? — спросил он уже более мирно.
— Их прислали вы?
— Да, вы не ошиблись. Но у меня есть еще кое-что, в чем вы заинтересованы куда больше.
— Говорите.
— У меня в руках заявление, подписанное Иштваном Додеком, вашим другом. В этом письме он признается в том, что в свое время, выступая на вашем процессе, под принуждением дал ложные показания в вашу пользу, и вас оправдали.
— Этого не может быть! Ложь!
— Увы, но в заявлении сказано именно так. — Саас вновь заговорил грубым тоном. — А правда это или ложь, будет решать суд. Надеюсь, вам понятно? Иштван Додек пишет в своем последнем письме, что не в силах более выносить эту ложь, которая тяжким бременем лежит на его душе столько лет, а потому решил расстаться с жизнью. Сегодня он покончил с собой. Вы знаете об этом?
— Знаю, — ответил Имре. «Я-то знаю, но откуда этому мерзавцу все известно? — мелькнула мысль. — По заключению врача, смерть старика наступила всего за час-полтора до нашего приезда. Значит, этот тип тоже побывал в сторожке? Когда и зачем? Или он имеет к случившемуся прямое отношение?»