Ее глаза спокойно встретили взгляд Пуаро. Помолчав, она продолжала:
— Я должна принять важное решение на будущее. Майкл еще ничего не знает. — Она снова улыбнулась улыбкой, делающей ее похожей на прелестного лукавого бесенка. — Я проговорилась ему, что не ходила в тот день за покупками, а была в Риджентс-парке. Так у него от ревности вся шерсть дыбом встала.
— Риджентс-парк? — Пуаро, казалось, не понимал, в чем дело.
— Ну да. Я сначала была на Харли-стрит, где живут все эти врачи. А потом пошла в парк просто походить и подумать. Майкл, естественно, решил, что уж если меня туда понесло, так не иначе как на свидание с кем-нибудь. Ему это было как кость поперек горла.
Пуаро посмотрел на собеседницу еще внимательнее и вдруг сказал:
— Мне кажется, мадам, вы должны уступить зеленый малахитовый столик вашей кузине.
— С какой это стати? Он мне самой нужен.
— Знаю, знаю. Но вы сохраните при себе мужа, в то время как бедная Сьюзен своего потеряет.
— Потеряет? Вы думаете, Грег удерет от нее с кем-нибудь? Этот рохля?
— Мужей теряют не только так, мадам.
— Вы ведь не думаете… — Розамунд воззрилась на Пуаро с искренним удивлением. — Вы ведь не думаете, что это Грег отравил дядю Ричарда, укокошил тетю Кору и стукнул по голове тетю Элен? Какая чепуха! Даже я знаю, кто все это сделал в действительности.
— Кто же?
— Да Джордж, разумеется. Я знаю, он запутался в каких-то валютных махинациях. Мне говорили мои друзья, которые как раз тогда были в Монте. Наверняка дядя Ричард пронюхал про это и собирался вычеркнуть его из своего завещания.
Розамунд улыбнулась улыбкой мадонны и заключила с полнейшим благодушием:
— Я-то всегда знала, что это Джордж.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Телеграмму принесли около шести часов вечера. Согласно особой просьбе ее не передали по телефону, а прислали с посыльным, и Пуаро, вот уже некоторое время слонявшийся у входной двери, выхватил ее у Лэнскомба, как только тот взял ее из рук парнишки с телеграфа.
Он вскрыл телеграмму с несколько меньшей, чем обычно, аккуратностью. В ней было два слова и подпись.
Пуаро испустил глубочайший вздох облегчения, после чего извлек банкнот достоинством в фунт стерлингов и вручил ее совершенно обалдевшему от столь неслыханной щедрости мальчишке.
— Бывают моменты, — пояснил он Лэнскомбу, — когда экономия неуместна. — Уже выходя из холла и направляясь в кабинет, где, как сообщил ему дворецкий, обосновался инспектор Мортон, Пуаро вдруг вновь обернулся к старому слуге:
— Не припомните ли, какими были первые слова миссис Ланскене, когда она приехала сюда в день похорон вашего хозяина?
— Прекрасно помню, сэр, — охотно ответил старик, и лицо его просветлело. — Мисс Кора… прошу прощения, миссис Ланскене, но я про себя всегда называю ее мисс Корой…
— Вполне естественно.
— Так вот мисс Кора сказала мне: «Хэлло, Лэнскомб. Много прошло времени с тех пор, как вы, бывало, приносили нам пирожные в наши шалаши». У всех детей были свои, как они их называли, шалаши близ изгороди в парке. Летом, когда в доме устраивали званый обед, я обычно приносил молодым господам туда несколько пирожных. Мисс Кора, сэр, всегда любила покушать.
Пуаро кивнул в ответ, отправился в кабинет и молча протянул Мортону телеграмму. Тот прочел ее.
— Ничего не понимаю.
— Пришло время рассказать вам все.
— Давно пора! Я не могу больше тянуть. Этот парень, Бэнкс, все твердит, что он отравил Ричарда Эбернети, и хвастается, что нам нипочем не догадаться, как он это сделал. И почему это, когда речь идет об убийстве, всегда найдется кто-нибудь, кто будет с пеной у рта доказывать, что убийца — это он?
— Это, вероятнее всего, продиктовано желанием уклониться от всякой реальной ответственности, связанной с жизнью в реальном мире. Так что дело, возможно, кончится возвращением в клинику Форсдайка.
— Неужели это действительно он, Пуаро? Джилкрист рассказала нам то же, что и вам, и это совпадает со словами Ричарда Эбернети о его племяннице. Но я как-то не могу представить себе эту женщину в роли убийцы. Правда, она пойдет на все, чтобы выручить мужа…
— Я расскажу вам…
— Да, да, расскажите мне все. И, ради всего святого, сделайте это поскорее!
На этот раз Пуаро собрал всех в большой гостиной. Оглядев присутствующих, он начал слегка напыщенным тоном: