- От Мэгги! От кого же еще?
- Так она плоская вроде. Была на днях.
- Ну ты что вообще? Я же говорю: мы только узнали! Там срок совсем маленький! До живота еще долго! - как маленькому, объяснял Глен, что заставило Дэрила хмыкнуть.
- Пуза еще нет, а сын уже есть, охренеть, до чего прогресс дошел, это чего, прямо на этих тестах или чем там так и пишется сразу пол спиногрыза?
- Ну… Нет, конечно. Еще неизвестно, кто будет. Это я так… просто мне кажется, что сын! Но ты не подумай, я и дочке рад буду! Или пусть вообще двое!
- Ага, трое… - фыркнул Дэрил и хлопнул даже пошатнувшегося парня по спине. - Поздравляю папашка, готовься: баба истеричка, подгузники, крики и прочая хрень. Не жизнь, блин, а сказка.
- Любимая женщина, беременная мои ребенком, первая улыбка, первые слова, шаги, продолжение меня и Мэгги. Это и правда сказка, Дэрил. Но тебе, похоже, не понять, - в этот раз, кажется, искренне обиделся Глен. - Передумаешь – заходи. Предложение о скидке действует на всех до конца недели.
На какое-то мгновение даже стыдно стало перед парнем, которому Дэрил вот так вот ни за что ни про что испортил настроение. А с другой стороны – кто предупрежден, тот вооружен. И Дэрил сказал правду: в этой бочке меда дофига дегтя, пусть Глен заранее, знает, что ему предстоит. Знал бы Дэрил в свое время – послал бы Кэрол к черту еще тогда, когда она явилась к ним в дом c добрососедским визитом и вкусным пирогом в руках…
Внезапно вспомнилась их первая встреча: испуганная дамочка, выгружающая из такси огромные и явно тяжелые чемоданы и неуверенной походкой идущая к соседнему дому. Чемоданы так и стояли на тротуаре, дожидаясь, пока хозяйка отопрет дверь и, окинув тоскливым взглядом груды своего шмотья, поплетется обратно, смело взваливая на себя первую сумку устрашающих размеров. Она даже ничего не сказала, когда возвращающийся из магазина, где он брал сигареты, Дэрил зло чертыхнулся, едва не споткнувшись о ее вещи. Только подняла на него свои огромные голубые глаза, полные слез, и виновато пролепетала:
- Простите, пожалуйста.
Он и сам не понял, как вдруг зашагал к ее дому с двумя действительно тяжелыми чемоданами в руках. Как потом вернулся за другими вещами. Еще и еще раз. Как хмуро отказался от чая, который дамочка собралась искать непонятно где и, отмахнувшись от благодарностей, перемахнул через забор, спеша к себе и спиной ощущая на себе ее взгляд. Взгляд, который не отпускал его до сих пор.
Словно призрак из прошлого, в сумерках перед почти дошедшим до дома Дэрилом появилась знакомая фигурка. Она несла сумку, оттягивающую ей руку, и шла неторопливо, давая шанс ее догнать.
Но стоило Дэрилу ускорить шаг, как Кэрол оглянулась и, увидев его, поспешила в дом, банально сбегая. Скрываясь за спасительной дверью, словно не желая ни видеть его, ни слышать, ни знать о его существовании. Словно это он перед ней в чем-то виноват, черт побери!
Ну что ж, она ясно дала понять, что общения больше не хочет. В конце концов, это ее право. Дэрил больше лезть не станет. Хватило с головой.
========== Часть 22 ==========
Закрыв за Дэрилом дверь, Кэрол медленно сползла по ней же прямо на пол. Прямо в любимом платье. Прямо в свой, черт бы его побрал вместе с ее желанием его отпраздновать, день рождения.
Нужно было просто уехать в эти дни, как она и планировала. Исчезнуть, оказаться подальше ото всех, забыть обо всех надеждах на новую жизнь и вспомнить, наконец, то, что… Вспомнить все, что она так долго заталкивала в самые глубины памяти. Вспомнить и помнить всегда: ежесекундно. Не позволяя себе ни счастья, ни радости, ни развлечений.
Но она ведь обещала. Обещала Софии, что этот ее день рождения будет обязательно праздником. Что она нарядится, позовет гостей и приготовит что-то вкусное. Любимый торт дочки. Который теперь отправится в мусорку. Ведь видеть его было выше сил рыдающей без слез Кэрол. Слез больше не было. Она все их выплакала уже давно, завершая, наконец, мучительный бракоразводный процесс с Эдом и, в память о дочери и о данных ей клятвах, начиная новую жизнь. Ради Софии, ради Мишонн, которую она когда-то бросила такой же девочкой, какой была ее дочка перед тем, как…
Она действительно старалась. Она усердно училась жить заново, старательно выполняя все то, о чем когда-то мечтала с Софией, не решаясь уйти от мужа, но фантазируя о том, как они заживут вдвоем.
- И ты покрасишь волосы, мам! И пусть они будут длиннее!
- И краситься будешь! И много-много одежды себе и мне купишь! Мы будем самые красивые, мамочка!
- А потом ты будешь ходить на свидания! Мам, не смешно, ну какая ты старая! Ну как это: никому не нужна! Ты мне нужна! Ты самая лучшая! И мы найдем того, кто будет тебя любить, как я! Ну почти, как я!
- И у нас будет свой дом, да? С лужайкой, и там будем жить только мы вдвоем и те, кого мы сами позовем!
- Мам, пообещай, что ты не будешь больше плакать… и сделаешь все, что мы хотели. Пожалуйста, мам, пообещай…
- Обещаю, милая. Я все сделаю…
Вот только сделанное обернулось одной лишь болью. Вот только не Эд был виноват в том, что Кэрол была несчастна раньше. Не Эд и никто другой. Она сама. Она сама во всем виновата. Во всей своей жизни, в смерти дочери, в том, что теперь не знает, что с собой делать. Не умеет жить нормальной жизнью, с нормальными людьми, заводя нормальные отношения. Все дело в ней.
Она просто не заслуживает ничего хорошего. Не заслуживает ничего, кроме жалкого существования.
Какой мужчина? Какое счастье? Какой смех в этом доме? Кощунственно представлять себе новую семью, страсть, любовь, радость, в то время как Софии больше нет, и никогда не будет.
Воспоминания терзали Кэрол всю ночь и следующий день, который она, машинально купив что-то в магазине Рика, провела за запертыми дверями и с отключенным телефоном, а потом лишь смотрела пустыми глазами на заскочившую узнать, как все прошло с «этим твоим реднеком», Мишонн, и не могла ничего сказать. Но говорить и не понадобилось. Ведь кто еще мог понять ее, если не сестра, пережившая не меньшее горе в своей жизни?
Мишонн предложила развеяться, но выходить никуда не хотелось. Мишонн звала на свою тренировку, обещая, что физическая разрядка поможет выплеснуть душевную боль, но у Кэрол не было сил подняться с кресла. Мишонн предлагала даже напиться, но Кэрол только качала головой.
А Дэрил продолжал приходить. Он стучал робко, потом настойчиво, он пытался заглядывать в окна, хотел ее увидеть, хотел… Что он хотел? Сказать, какая она сука, и как могла скрывать от него подобное? Сказать, что он больше не хочет с ней общаться? Или выспросить у нее подробности произошедшего? Что он может хотеть? От такой, как она…
Не открывать ему было больно, но общаться с ним, смотреть в его глаза, понимая, что он стал ей ближе всех остальных, скользить взглядом по его губам и желать поцелуя, видеть его руки и представлять себе, как эти руки касаются ее тела – сейчас это казалось предательством. Да, она расслабилась, да, она пыталась жить несмотря ни на что, да, она позволила себе влюбиться, но это было неправильно. Она не имела на это ни малейшего права.
Влезать в его жизнь, становиться его другом, оказывать на него какое-то влияние. Нет. Ведь она не может принести ничего хорошего. Никому из близких не приносила. Только смерть, боль и обиды. Она не создана для счастья. Она не создана дарить кому-то счастье. Просто не умеет. А все попытки научиться оканчиваются крахом.
Мысли роились, одна другой больнее, превращаясь в навязчивое желание уничтожить себя жестокими словами, унижениями, уверениями, что все плохо, и хорошо уже не будет никогда. В какой-то момент именно эти мысли начали приносить какое-то странное болезненное облегчение. А еще мысли о том, что она может уйти к Софии, что тут ее ничего не держит, тут она никому не нужна. Что это ведь очень просто: полная ванная, включенный фен, бритва в руках, духовка, упаковка снотворного… Вариантов так много, нужно лишь выбрать лучший.
Поймав свое отражение в зеркале ванной, Кэрол отшатнулась, впервые за эти дни глядя себе в глаза. Видя не себя, а какую-то бледную тень. С огромными синяками под глазами, посеревшей кожей, немытыми волосами, потрескавшимися губами. И пузырьком лекарства в руках.