— Все это хорошо, и я готов принять на веру оценку ваших военных, но всякая услуга требует оплаты. Что британская сторона готова предложить Америке в обмен за поддержку в борьбе против Сталина? — поинтересовался Фриман и сразу на лбу у англичан, вновь появились капельки пота. Посланцам Лондона предстояло открыть «большому брату» свои не слишком сильные карты.
— Мы готовы отказаться в пользу Америки от всех территорий советской оккупационной зоны, за исключение Мекленбурга, — произнес Астон. Слова британскому посланнику давались с трудом, ибо он жертвовал священными интересами своей страны.
— Щедрый подарок, — попытался напомнить о своем присутствии сенатор, но быстро увял под требовательным взглядом Фримана.
— Это примерно две трети площади советской зоны, — быстро подсчитал финансист. — Надеюсь, в такой же пропорции будет разделена и советская часть германского золота, а также военных репараций.
От такого откровенного грабежа у англичан перехватило дыхание. Изрядно обнищавшая за годы войны Британия очень рассчитывала поправить свое положение за счет советской доли репараций с Германии, но заокеанские союзники беззастенчиво выворачивали руки. Развалившись в креслах, меланхолично пережевывая жвачку, американцы ждали ответ на свой вопрос о процентах. Сила была полностью на их стороне, и британцам пришлось пойти на уступки.
— Мы согласны на подобный раздел советской доли трофейного золота и репараций, — выдавил из себя Астон, чем вызвал улыбки на лицах у своих собеседников.
— Приятно иметь дело с деловыми людьми, готовыми платить за помощь настоящую цену, — примирительно сказал Морли. Англичане молча проглотили свое унижение, но в разговор вмешался Уэстли.
— Все это хорошо, но вы, господа, забыли о президенте Трумэне. Именно он является главнокомандующим американской армии и за ним последнее слово, — сенатор хотел развить свою мысль, но Фриман в который раз оборвал его.
— Среди нас есть люди, которые очень много сделали для карьеры Гарри, и с чьим мнением он будет полностью согласен, — жестко припечатал сенатора финансист, и тот больше не решился встревать в беседу.
— Что же, осталось обсудить разделение причитающихся русским активов и патентов, и дело будет сделано, — подытожил третий финансист, чем вызвал у посланников Альбиона бурю негодования. Подобно девушке, с которой грабители пытаются снять нижнее белье, британцы принялись яростно отстаивать свой процент с общей добычи. Спор об активах продлился добрых сорок минут, прежде чем стороны пришли к общему мнению. Соглашение было достигнуто, и в далекий Лондон полетела шифрованная телеграмма о благополучном выздоровлении заболевшего дяди.
Глава III.
Предупрежден — значит вооружен.
После столь неожиданного пришествия в Москву на день парада Победы по-осеннему слякотного и противного проливного дождя, в столицу вернулось лето. Проказник-июнь широко распахнул свои жаркие объятия, пытаясь компенсировать москвичам нанесенный ущерб при праздновании великого подвига всего советского народа.
Напоенные летним теплом, весело и приветливо зашумели зеленые кроны деревьев, под лучами солнца заиграла изумрудная трава на многочисленных городских газонах. Обильно расцвела липа, запели птицы, громко славя радость жизни, но не это было самым главным. Особым теплом наполняла сердца людей мысль о том, что проклятой войне пришел конец, и теперь они наконец-то смогут вернуться к долгожданной мирной жизни.
Эта мысль была у каждого советского человека, вне зависимости от того, была ли на нем надета военная форма или гражданская одежда. Каждый из них стремился как можно скорей позабыть темные ужасы войны, и окунуться в светлые будни повседневного мирного бытия.
Не были исключением и те маршалы, что находились в приемной Верховного Главнокомандующего, под зорким оком Поскребышева. Ещё вчера, торжественно отпраздновав Победу, они начали строить планы на жизнь, как вдруг их внезапно вызвали в Кремль к десяти часам утра, без объяснения причин.
Сидя в мягких креслах или осторожно вышагивая по ковровой дорожке приемной и перебрасываясь между собой ничего не значащими фразами, они напряженно думали, что заставило Сталина пригласить их к себе через два дня после проведения исторического парада Победы. Собранные и настороженные, они, время от времени, украдкой бросали взгляды на массивные дубовые створки двери кабинета, подавляя в своих сердцах тревожную неопределенность.
Последний раз в столь представительном составе маршалы собирались накануне празднования Победы. Тогда в кабинете у Сталина они обсуждали сценарий проведения грядущего торжества, предложенный на их суд Верховным. Однако, хорошо зная характер Сталина, ни один из приглашенных не подумал, что он намерен вернуться к праздничной теме. Срочный вызов маршалов в Кремль говорил только об одном, грядет новая война. Но вот только с кем и когда?
Логичней всего было бы предложить, что предстоящий разговор пойдет о грядущей войне с Японией. О том, что она будет, под большим секретом, маршалам стало известно после окончания мирных переговоров Большой Тройки в Крыму. Тогда, собрав командующих фронтов на большое совещание, Сталин попросил их особо беречь свои войска, поскольку после окончания войны в Европе им предстояло ехать на границу с Маньчжурией.
О том, что воевать с японцами Сталин поручил маршалу Мерецкову, генералам Еременко, Пуркаеву и Плиеву, под общим руководством маршала Василевского, командующие фронтами узнали только накануне проведения парада. Режим секретности при подготовке реванша России за поражение в русско-японской войне, в ставке верховного командования, был на высоте. Однако отсутствие в приемной тех, кому было поручено смыть пятна позора с русских знамен, прямо указывало, что предстоящий разговор не будет касаться Японии.
Также полностью исключалось начало войны на южных рубежах страны. Никто, из вызванных на прием военных, ничего не слышал о каком-либо вооруженном конфликте СССР на границах с южными соседями или территориальных претензиях. И значит предположение о возможной войне с Грецией, Турцией, Ираном или Афганистаном было лишено всяких оснований. Конечно, чисто теоретически к числу возможных театров боевых действий можно было отнести франкистскую Испанию с салазаровской Португалией, угнетенную англичанами Индию или оккупированный Тибет, но война давно приучила маршалов к жесткому прагматизму.
Но не только война могла затаиться за дубовыми дверями кабинета Верховного Главнокомандующего. Возможно внезапный сбор цвета Советской Армии, был обусловлен грядущей демобилизацией. Третий рейх сокрушен, отгремели победные салюты и фанфары, и уже не было нужды в многомиллионной армии. Стране предстояло как можно скорее приступить к восстановлению разрушенных войной городов, деревень, фабрик и заводов, а для этого ей были нужны рабочие руки, находящиеся в подчинении маршалов. Предстояло решить сроки и количество демобилизованных, а заодно и пристроить в мирную жизнь и маршалитет, чье число заметно разрослось за годы войны.
Это предположение было вполне похожим на правду, однако и оно имело один серьезный изъян. Хозяин кабинета не был любителем крупных заседаний при обсуждении любого значимого государственного вопроса. Он всегда предпочитал принимать решение в узком кругу, либо при беседе с глазу на глаз. Мирное обустройство маршалов было весьма щепетильным вопросом, и обсуждение его в присутствие третьего лица было недопустимым.
Так, или примерно так, рассуждали советские военачальники, начиная с командующего Прибалтийским фронтом генерала армии Баграмяна, до победителя Берлина, трижды Героя Советского Союза маршала Жукова. Предположений было много, но ни одно из них не могло полностью объяснить этот неожиданный вызов.