«Да… я еще такого не видел!» – изумился он, глядя на странную родинку на правом колене соседки по купе.
Он часто встречал разные метки на теле любивших его женщин – от трогательных мушек над капризной губой до уродливых пятен, разливавшихся в самых неожиданных местах женского тела. Но чтобы на коленке, да еще ровно в середине, и такой… волнующей формы – словно маленький глаз подсматривает за вами – не приходилось!
«Это явное приобретение в моей коллекции достопримечательностей женского тела…» – подумал он.
Хозяйка «коленного глазка» почувствовала его исследования и раздраженно качнула ногой в розовом чулке, от чего «глазок» как бы подмигнул ему с ее колена.
– И долго вы собираетесь медитировать на мои ноги? – спросила она, нахмурив брови.
– Я бухгалтер, – почему-то сразу сознался он.
– Не вижу никакой связи, – поморщилась она.
– Ну, как же, связь есть, и еще какая… – начал он и вдруг почувствовал, как безмерная усталость заклеивает ему глаза, тело обессиленно стекает на бок, а лицо погружается в тощую вагонную подушку…
Проснулся он в темноте. Колеса мерно постукивали на стыках, редкие фонари пробегавших мимо полустанков высвечивали на мгновение купе. Тело, получившее долгожданный отдых, наслаждалось покоем и неподвижностью. С верхней полки доносилось заливистое похрапывание старичка.
«Вот, черт! Как неудобно получилось, – расстроился он. – Завалился, соня, а деду наверх пришлось лезть. Противница медитаций, видно, не уступила ему место. А где же она, кстати?»
И тут он чуть не подпрыгнул от неожиданности – на прежнем месте, в неизменившейся позе сидела его соседка. Пробегавшие за окном огни высветили ее сведенное какой-то душевной болью лицо и глаза, обреченно глядящие перед собой.
– У вас что-нибудь случилось? – спросил он, спуская ноги с постели и пытаясь нащупать свои туфли.
Девушка перевела на него взгляд, но ничего не ответила, словно не услышав вопроса.
– Как вас зовут? – попытался он снова привлечь ее внимание и тут же рассердился на себя: «Да уж, нашел время для знакомства! Ты еще про хорошую погоду вверни, мол, давно не было такой ясной и теплой ночи!».
Девушка продолжала молчать.
«Может, у нее имя какое-нибудь не интересное, ей не хочется его называть, и она придумывает себе псевдоним», – пытался он объяснить ее молчание.
– Есения, – негромко сказала она.
«Вот это надумала!» – ошалел он.
– А отчество, случайно, не Сергеевна ли? – попробовал он пошутить.
– Нет.
– А как?
– Вообще нет.
– Не понял…
– Нет у меня отчества вообще, – едва слышно произнесла девушка.
– Ну, такого не бывает, отчество хоть какое-то, а все равно должно быть! Не почкованием же вас размножили…
– Вы почти угадали, – девушка вдруг подалась вперед, и с силой сжав свои руки и встряхивая ими в такт словам, произнесла: – Я действительно не имею отчества, потому что я… не… родилась!
Леонид инстинктивно натянул на себя одеяло и попытался незаметно отодвинуться к стенке: «Эге-е… Леонид Аркадьевич, как тебе повезло… Только тебе могло так повезти… В кои-то веки собрался в санаторий съездить, а попал в дурдом! А девушку-то как жалко – такая хорошенькая, к тому же с такой родинкой – и на тебе – сумасшедшая! Что ж делать-то?… Говорят, с ними вроде спорить нельзя, нужно во всем соглашаться».
Заметив его телодвижения, девушка нервно рассмеялась.
Пытаясь разрядить ситуацию, он засуетился, стал предлагать ей угоститься пирожками, которые его мама испекла ему в дорогу.
– Вы думаете, у меня что-то с головой? – тихо спросила она. – Нет-нет, я совершенно нормальная, хотя нет… Если считать нормальным родившегося человека, то я, конечно, не нормальная, – в ее голосе послышались слезы, и она закрыла лицо руками.
Леонид напрягся: «Все – уже заговаривается, сейчас у нее наступит какая-нибудь агрессивная фаза, чем-нибудь как звезда-а-анет – и сдачи ведь не дашь! У-у, как я вовремя проснулся – вид-то у нее был, словно она меня уже в жертву принесла и жалеет… Родился – не родился, умер – не умер… хотя нет, если уж умер, так умер совсем!».
«Нужно проветриться!» – решил он, вставая.
Выйдя в коридор, он постоял, высунув разгоряченное лицо в окно, и ощутил, как поезд, рассекая темный воздух, привычно катит по намеченному маршруту. Небо над головой знакомо мерцало мириадами звезд и как-то не верилось, что сзади, в купе, едет человек, у которого, что называется, не все дома…
Когда он тихо открыл дверь в купе, Есения лежала, укрывшись до подбородка одеялом, но не спала. Заплаканные глаза, устремленные куда-то в пространство, выделялись на белом лице темными глубокими провалами.
Его охватила острая жалость: «Господи, ну что же это с ней?!»
Он сел рядом на постель и, положив одну руку ей на плечо, а другой вытирая ей слезы, принялся ее утешать:
– Ну не надо плакать, ну что случилось, ну перестаньте!
Она высвободила руки из-под одеяла и, схватив его за запястье, судорожно прижала его руку к себе. В ладонь, оказавшуюся плотно прижатой к ее груди, упругость которой не скрывало тонкое казенное одеяло, сразу же стал биться нервный ритм ее сердца.
Глядя ему прямо в глаза, она тихо заговорила:
– Я не сумасшедшая, но я, действительно, не родилась… в привычном смысле этого слова. Меня искусственно вывели в лаборатории. Я – «девочка из пробирки». Слышали, наверное, об искусственном оплодотворении и тому подобных экспериментах? Я ничего не знала до сегодняшнего дня, росла в семье врачей, считала их своими родителями. А вот сегодня я узнала правду… – приподнявшись, она вытащила из-под подушки пухлый конверт и протянула его Леониду.
Тот, с сожалением оторвав руку от ее груди, привстал и, потянувшись к выключателю, зажег в изголовье тусклый ночник. В его бледном свете он увидел, что в конверте были какие-то листы с фотографиями, явно вырванные откуда-то. Присмотревшись внимательнее, он понял, что они были вырваны скорее всего из какого-то отчета – отчета о развитии некоего биологического организма… Здесь были фотографии, напоминающие увеличенные изображения клеток из учебника биологии, фото с пробирками, заполненными какой-то жидкостью, и с десяток фотографий, похожих на рентгеновские снимки, на которых был изображен скрючившийся человеческий зародыш.
Постаравшись не показать виду, что ему неприятно смотреть на все это, он добрался до фото, где было запечатлено новорожденное дитя на руках у женщины, удивительно похожей на Есению – просто одно лицо.
Девушка, внимательно и даже с некоторым страхом наблюдавшая за Леонидом, сказала:
– Вот это я обнаружила сегодня утром на рабочем столе моего отца под медицинскими журналами, когда ждала его возвращения от начальства. Отца… – она горько усмехнулась. – К этому еще и пояснение было приложено – вся история моего появления и жизни, вплоть до нынешнего года.
– Но как это могло быть? – недоверчиво спросил Леонид, продолжая рассматривать фотографии. – Это же какая-то запредельная технология… Когда вы… э-э… родились?
– Как указано в моем свидетельстве о рождении, да и в этих документах – в одна тысяча девятьсот шестьдесят третьем году.
– Просто не верится, что в те годы такое было возможно! Наша страна тогда еще только восстанавливалась после войны, а на подобные эксперименты наверняка нужны огромные средства.
– Средства… – Есения грустно вздохнула. – Вы забыли, что наши ученые разработали ядерное оружие тоже после войны и человека в космос отправили тоже отнюдь не вчера. Как видите, средств у них на это хватило, и я не думаю, что это стоило дешевле, чем проведение евгенистических опытов.
– И неужели вы ни разу ничего за все это время не заподозрили? – спросил Леонид. – Ведь вы должны были находиться под серьезным надзором, сами понимаете, что я имею в виду… Да и… всякие исследования, осмотры…
– Да нет, жила, как все дети, – покачала головой Есения. – Кроме того, мои… родители были врачами, и они сами меня осматривали и лечили, если я заболевала… Боже мой, ведь я для них всю жизнь была лишь научным материалом, не человеком, а только опытом… клоном – удавшейся копией моей мамы, вернее, прототипа, не являющегося матерью в полном смысле. Но я-то всегда считала себя ее дочерью, – и Есения молча заплакала.