– Сима, иди, приготовь раствор уксуса с водой и водкой, все по трети. Нужно парня растереть, чтобы сбить температуру, он весь горит, – сказала Мария Ивановна, внимательно послушав дыхание Лени и простучав его грудь. – В легких пока еще ничего, но бронхи очень невеселые, всхлипывают о чем-то… И горло раскаленное… Прикройся пока, сынок! – она похлопала Лёню по плечу и отошла к столу.
Леонид, стоявший все это время рядом с сыном, взял плед и, расправив его, накрыл им Лёню.
– Спасибо… – благодарно взглянув на Леонида, сказал мальчик и, сделав секундную паузу, вдруг добавил: – …папа.
Этого «папу» услышали все.
Мария Ивановна, перебирающая в принесенном ею чемоданчике какие-то упаковки с лекарствами, и откладывая нужные ей в сторону, повернулась.
Вернувшаяся из кухни с банкой уксусной воды Серафима Ильинична, разрыдавшись, бросилась к внуку и, то обнимая его, то отодвигая от себя, начала над ним что-то причитать сквозь слезы.
Лёня терпеливо замер в ее объятиях, не делая попыток освободиться. А растроганный Леонид замер, чувствуя, как его сердце гулко колотится в груди.
Обстановку разрядила та же Мария Ивановна:
– Сима, ну-ка прекрати реветь и отпусти ребенка. Заморишь парня, лучше иди приготовь ему что-нибудь поесть, пока я его растираю. У тебя бульон есть?
Вытирая слезы, Серафима Ильинична оторвалась от внука и кивнула:
– Есть куриный супчик, Машенька, сейчас разогрею. А, может, ему еще котлеточек? Хочешь, Лёнечка, котлеток с картошечкой?
Но Мария Ивановна возразила:
– Никаких котлеточек ему сейчас не надо. Для начала пусть поест куриного бульона с белым хлебом. Да, и хорошо бы ему пить побольше давать. Вот разотру его и принесу клюквенного морса, у меня как раз целая кастрюля наварена. Сима, иди грей бульон.
– Сейчас-сейчас, – засуетилась Серафима Ильинична и убежала на кухню.
А Мария Ивановна, положив Лёню животом на диван, налила себе в ладонь уксусной воды и быстрым движением начала растирать ему спину и руки.
– Вот, теперь тебе полегче будет, полежи пока, – сказала она, закончив и, оглядев его истощенную, но широкую в плечах фигуру, расстроенно покачала головой: – Одни кожа да кости, тебя что, дома совсем не кормили? Прямо «крепыш Бухенвальда»…
– По пути сюда я редко ел, – угрюмо ответил Лёня, переворачиваясь на спину и накрываясь пледом.
– Сейчас мы тебя покормим, сынок, – успокоил Леонид, подкладывая под голову сына подушку и подтыкая края пледа со всех сторон. – У бабушки ты быстро войдешь в тело.
– Не кутай его, – остановила Мария Ивановна Леонида. – Просто накрой. А я пойду, принесу ему морс.
Из кухни вернулась Серафима Ильинична.
– Давай, Лёнечка, поешь трошки, а то голодный желудок лекарство не примет.
Она поставила на стул, стоящий рядом с диваном, тарелку с разогретым бульоном и хлебницу с булкой, а сама села рядом с внуком, жалостливо глядя на него.
Бедный Лёня, видимо, здорово наголодался за время пути, потому что, поглядев на пищу, он судорожно сглотнул и, приподнявшись на локте, схватил ложку и стал торопливо хлебать бульон, жадно откусывая большие куски хлеба и не успевая прожевывать их до конца. Но через минуту он вдруг остановился и, испуганно сев, воскликнул:
– Я совсем забыл… Письмо!..
– Какое письмо? – посмотрел на него Леонид.
– Там, в рюкзаке… Письмо от мамы… Она сказала, чтобы я сразу же его отдал, как к вам приеду, что это очень важно, а я вот видите…
Леонид торопливо вышел в коридор и, подняв лежавший на полу рюкзак, вернулся с ним в комнату и протянул его Лёне.
– Там, в кармашке, в упаковке от шоколада, – показал рукой мальчик. – Мама сказала, что вы должны внимательно прочесть письмо.
Леонид расстегнул кармашек на боку рюкзака и, нащупав большую плитку шоколада, вытащил ее наружу.
Поставив рюкзак на пол, Леонид сел за стол и, чувствуя, как у него подрагивают руки, осторожно надорвал упаковку. Внутри между двух картонок лежал толстый конверт. В нем находился еще один конверт с обескуражившей Леонида надписью: «Прочесть в безопасном месте» и листок, на котором мелким почерком было написано несколько строк.
Леонид видел почерк Есении только один раз – когда она писала телеграмму родителям, но он сразу же узнал эти округлые буквочки, похожие на божьих коровок, особенно там, где Есения ставила две точки над буквой «ё».
Сев спиной к сыну и Серафиме Ильиничне и, чувствуя на себе их взгляды, Леонид разгладил листок и прочел:
«Леонид Аркадьевич! Это моя первая за все эти годы возможность дать вам о себе знать. Не знаю, помните ли Вы меня, ведь прошло почти пятнадцать лет с тех пор, как нас так жестоко разлучили. Если Вы читаете это письмо, значит, наш сын благополучно добрался до вас. Но, прошу Вас, не мешкая, забирайте его и уходите из дома туда, где вас обоих не найдут. Объяснения прочтёте позже, во втором конверте. Дома вам оставаться опасно, уходите немедленно! За Лёней могут прийти те же люди, что тогда забрали и меня. Они знают, что он Ваш сын, и будут искать его у Вас.
Есения».
Ошеломленный Леонид еще раз перечитал письмо, подумав в первый момент, что он, наверное, что-то не так понял.
Потом, повернувшись к сыну, он осторожно спросил его:
– Ты откуда приехал, Лёня?
– Я не просто приехал, – тихо ответил тот. – Я сбежал из…
– Так что же ты молчал?! – не дослушав его, воскликнул Леонид и, вскочив, заметался по комнате, пытаясь сосредоточиться.
Он никогда не считал себя суперменом и не представлял, что когда-нибудь ему придется от кого-то скрываться. Но сейчас в его голове всплыли все детали пятнадцатилетней давности. Как мастерски тогда все было инсценировано!
Анализируя это сейчас с расстояния прошедших лет, он вдруг понял, что, судя по серьезности подхода при фабрикации улик, это была отнюдь не милицейская работа. Здесь чувствовалась рука других органов. Он вспомнил, как молчал и нервничал тогда капитан Копылов, как он даже выскочил из кабинета, когда майор Круглов начал предъявлять ему поддельные фотографии и убеждать, что Есения – не Есения, а какая-то там Ольга Мерцалова, и что она мертва, и что все, что она ему рассказала – бред сумасшедшей. Круглов, похоже, был не просто майор, а майор КГБ, птица серьезная.
«Видимо, кому-то было очень нужно, чтобы я поверил во все это и замолчал, погрузившись в свое горе, – подумал Леонид. – А если бы не поверил и продолжил поиски, то, наверное, сам бы стал обгоревшим трупом с „льдинкой“ в желудке».
Но он тогда поверил, и жил многие годы с этой верой, изнемогая от горя и чувствуя, что никогда не сможет до конца смириться со смертью Есении… И вот теперь этот кошмар вновь врывается в его жизнь, словно было мало того, что у него уже один раз отняли Есению, их любовь, общее будущее, детские годы их мальчика… Нет, на этот раз Леонид больше не намерен никого терять.
«Так… что же делать? Куда идти? – напряженно думал он. – Лёня болен, где мне его спрятать? А вдруг ему станет хуже! Надо поговорить с Сергеем, он, наверняка, что-нибудь подскажет…»
Леонид, ничего не говоря матери и сыну, вышел в свою комнату и, подняв телефонную трубку, стал набирать номер Сергея, своего приятеля еще со школьных времен. И вдруг его как током ударило: «А что, если за нами уже следят и телефон прослушивается?!»
Похолодев от этой мысли, Леонид бросил трубку на рычаг, но потом, взяв себя в руки, усмехнулся: «Черт! У меня, кажется, от всего этого уже слегка крыша поехала… Хотя, подстраховаться, конечно, не мешает!».
Набрав заново номер Сергея, Леонид напряженно вслушивался в длинные гудки, мысленно моля бога, чтобы друг оказался дома.
– Алло, – раздался в трубке характерный низкий голос Сергея.
– Серега, привет, это я, – быстро сказал Леонид.
– Ленька, привет! – обрадовался Сергей. – А я тебе как раз собирался звонить насчет завтрашней баньки…
– Серега, погоди, у меня тут проблемы… Мы можем с тобой через час встретиться у трех сосен?