После ужина приходим к Джерри. Он что-то читает. Говорит, какой-то отчет об операции. Листаю страницы трехтомника. Представляю как муторно было писать это все, вклеивать справки, показания, протоколы ареста, применения оружия, убийства.
– Жуть, – откладываю папку на стол. – Дай посмотреть, – забирает ее Бен. – Это отчет о той операции, когда каменоломню, в которой мы были рабами, нашли военные. Оказывается, нас держали не только в подвалах, но и ангарах. Когда ребята услышали первые выстрелы, некоторые кинулись к воде, в заброшенные шахты… Я был одним из тех, кого так и не нашли. – О, Господи! – кто-то выдыхает рядом со мной. Не сразу понимаю, что это голос Бена. Оборачиваюсь, сверлю его взглядом. Что за? – Это же я! – на его лице улыбка. Нервная. Глаз дергается. – Что? – Джерри садится рядом с Беном. – Да. Это я. Вот, со свежими ранами на груди, – тянет ворот майки и показывает шрамы. – Смотри. Один от вырезанной татуировки, а на плече они просто развлекались. – А вот это я. На окне. Поставили на всю ночь на подоконник за то что отказался надеть юбку и плясать перед ними, тушили об меня окурки, – рассказывает Джерри. – Да! Я помню! Ты громко пел. Что-то веселое… – вспоминает Бен. Я сижу раскрыв рот. – Что-то про пьянство и жену… – Пошла к черту, я пьян! – бормочу. Пытаюсь напеть ее, чтобы брат вспомнил, но он отрицательно качает головой. – Возможно, – улыбается. – Я был на такое способен? – Ты веселый, – улыбаюсь. – У тебя был друг там. Эмм… Балдо… Рембо… – кусает губу Бен. – Балто! – улыбается брат. – Как пса из мультика? – раскрываю глаза. – Да. Не помню, почему так его называли. Он погиб на каменоломне. На него свалился самодельный подъемный механизм. – Слишком много информации за сегодня. Нам всем много, – встаю. Приказываю себе не плакать. – Мы пойдем, – сжимаю плечо Бена. – Отдыхай родной, – целую Джерарда в лоб. – Две недели, мои любимые! Всего две недели и мы уедем отсюда. И больше никогда не вернемся, – улыбаюсь. – Я в шоке, – шепчет Бен, как только Джерри захлопывает дверь своей палаты. – Малыш, – крепко сжимаю его ладонь. – Представляешь? Вы были так близко… Даже боюсь представить, что было если бы и ты вот так вот потерялся, пропал… – Стой! – рев откуда-то из темноты коридора. – Развлекаются. Тоже мне защитники, – закатываю глаза. Но через секунду нас оглушает автоматная очередь. В ушах громкий гул, Бен прижимает меня к стене, закрывая собой. Мимо нас проносятся две медсестры. Я вижу как они кричат что-то, но не слышу слов. Только гул. Бен разворачивается ко мне. Раскрывает рот. – Я не слышу тебя! – кажется, шепчу. Замечаю за спиной Бена солдата. На его голове мокрый бинт, а в руках автомат. Солдат смотрит мне в глаза, поднимает оружие. – Нет! – собираю всю силу и отталкиваю Бена.
Секунда боли и темнота…
====== Часть 88. Игольница ======
Голубые глаза так оттеняют темную кожу. Он сжимает дрожащей ладонью рукоять пистолета. Он черный, но почему-то отражает свет фонаря. Мужчина нервничает, его лоб покрыт испариной. От него пахнет алкоголем, в кармане куртки одинокая сигарета с марихуаной. Он никогда не держал в руках ключи от Астона Мартина, не водил таких дорогих машин. Никогда не крал что-то настолько крупное как машина, все по мелочевке: яблоки в детстве, пару банок пива в магазине и деньги у отца. Сейчас же он угнал тачку, чтобы купить очередную дозу. Но его засекли двое копов. Здоровый парень и девушка. Бормочут что-то. Что-то о машине, о нем. Кажется, девка заметила его. Он убирает палец с предохранителя, выстрелит в девчонку, чтобы успеть сбежать. Несколько раз нажимает на курок, но вместо девки попадает в парня. Копы падают. Девчонка кричит что-то неразборчивое, а парень не двигается. Он закрыл ее собой, пусть платит за свою храбрость…
Слышу его тихий всхлип. Не без труда открываю глаза. Как же больно. Как все болит!
– Бенджамин, – хриплю. Он вскидывает голову, быстро вытирает слезы со щек. – О, Господи! Все так плохо? – пугаюсь. Замечаю трубки торчащие из меня. Тело тяжелое, я словно в бетоне. – Любимая! Холи, – целует руки. – Ничего не говори. Береги силы. Сегодня вечером будет самолет. Он доставит тебя в госпиталь. Во Флориде, – сообщает. – Я подставилась вместо тебя, – улыбаюсь. – Надеюсь, больше ничего не должна. – Ничего, – целует мою ладонь. – Я так рада, что ты рядом сейчас. – И я! Моя мечта исполнилась. Ты со мной. И в моих мечтах ты всегда рядом. Всегда на моих глазах. И ты никогда не плачешь, потому что причин просто нет. И ты не бежишь за мной, не умоляешь меня остаться, не уходить, не бросать тебя, потому что я и так рядом. Кому-то это может показаться скучным. Ну, как не плакать, да? Но, знаешь, я рассмеюсь им в лицо. Они ведь не знают, что мы с тобой пережили. И это желанное спокойствие. Оно было необходимо нам, и мы заполучили его. Но теперь… Какой в этом толк? Ты лежишь здесь, на больничной койке. Похожая на игольницу сделанную из бледной человеческой кожи. В глазах еле полыхает что-то, что дает думать, что ты жива. Я не хочу, чтобы ты говорила сейчас, Холи! Мало того, что ты потратишь на это силы, так ещё и обязательно нагрубишь мне, маленькая стерва! И я не хочу, чтобы ты плакала. Не плачь, пожалуйста! Клянусь, видя твои слёзы, я становлюсь самым несчастным мужчиной в мире! Ты же знаешь, что я умру без тебя, да? Знаю, я никогда не говорил тебе этого. Прости, ты просто знай! Холи! О, Господи, твоя рука такая холодная! Это так на тебя не похоже! Вообще ты не похожа на саму себя. Детка… – Я растаю сейчас, – шепчу. – Сарказм? – поднимает свои красивые глаза. – Ага, – киваю. – Дурочка моя, – придвигается ближе. – Так сильно болит справа, – закрываю глаза. – Не шевелись и болеть не будет, – вытирает он нос. – Бенни, скажи мне правду, – чувствую горячие слезы на щеках. – У тебя раздроблены два ребра. Все. Это вся правда, – опускает голову. – Врешь мне, да? – не могу пошевелить рукой. – Знаю, что врешь, – улыбаюсь. – Холи, привет! – в дверях вырастает Джерри. – Эй, привет, здоровяк! – улыбаюсь. – Как ты? – Лучше чем ты, – улыбается. – Голова болит. Врачи издеваются надо мной. – Действительно так дерьмово выгляжу? – кряхчу. – Помнишь, как в детстве? Ты упала в бассейн после Санта-Аны, а вылезла вся в грязи и листьях. – Не помню, – качаю головой. – Все нормально, сестренка, – целует мою руку. Я еле чувствую тепло его губ. – Я хочу пить, Джерри. Принеси воды, – улыбаюсь. Он быстро кивает, уходит. – Любимый, – зову Бена. – Пообещай мне кое-что, – сглатываю комок. – Нет! Не проси меня об этом, Холи, нет! – мотает головой. – Пообещай, что не будешь тосковать по мне. Пообещай, что избавишься от всех моих вещей и наших с тобой фотографий. Не хочу, чтобы ты грустил, – выдыхаю. – Пообещай, что обязательно полюбишь другую. Пообещай, что сделаешь ее такой же счастливой, какой делал меня, – кашляю. – Нет! Пожалуйста, не бросай меня. Не надо, – встает со стула, упирается лбом в мой лоб. – Пообещай, что вспоминать часто не будешь, – пытаюсь успокоиться. – Прости. Не могу, – его горячее дыхание обдает все мое лицо. – Отмени самолет, – прошу. – Пусть это случится спокойно, а не в суете полета. – Холи! Хватит! – рявкает. – Нет! Мы полетим во Флориду, а оттуда в Калифорнию, в Лос-Анджелес! Ты полетишь! И ты выздоровеешь! И все будет хорошо. Так как мы мечтали. – Продолжай, любимый. Я буду слушать тебя, – не знаю, сжала ли его пальцы своими… – Будет свадьба. Я буду в форме. Как придурок в полицейской форме. А ты в белом платье. И твои подруги будут плакать от счастья за тебя. А мои друзья говорить, какой я дурак, раз решил жениться. А нам будет наплевать, любимая! Потому что мы пережили все плохое, что подкидывала нам судьба. Мы вместе, здоровы и счастливы. Я люблю тебя! – целует меня в лоб. – И я тебя, – закрываю глаза. – Прости.