Время от времени Бабун напоминал Рите, какой у них следующий пункт в задании. Ему видна была только макушка ее шлема, полускрытая за катапультируемым сиденьем. Еще он видел перевернутое отражение ее локтей и коленей на лобовом стекле, сильно искаженное кривизной. И ее руку на ручке управления – потому что в этой машине ручка была там, где ей полагалось быть, между коленями пилота.
И солнце. Солнечные блики отсвечивали от дистанционного пульта у него на коленях и плясали на шкалах приборной доски.
– Как слушается управление? – спросил Бабун.
– Лучше. – Через секунду она добавила: – И все-таки не совсем до конца.
Он никогда не ощутил бы, что что-то не так. Машина мчалась в воздухе, как по гладкому льду.
– Я сказал Орвиллу и Уилбуру, что они даром тратят время. Они не стали меня слушать.
– Что дальше?
Она, конечно, и так знала. Сама ведь составляла полетное задание. Чтобы посмешить ее, Бабун сверился с бумагой.
– Несколько свечей с большими перегрузками.
– Ладно.
Он почувствовал рывок с нарастанием мощности. Рита не теряла времени даром. Он заметил, как она взглянула на самолет Чада Джуди, чтобы убедиться, что F-14 ей не мешает, затем нос задрался вверх, при этом левое крыло слегка завалилось, и начала расти перегрузка. Чем резче клонился горизонт, тем сильнее она ощущалась. Рита выписывала бочку согласно изображению на топографическом индикаторе. Бабун оторвался от радиолокатора и напряг все мышцы, пытаясь удержать поток крови в голове и верхней части туловища, напряженно вдыхая и выдыхая воздух широко открытым ртом. Так полагалось делать при выполнении противозенитного маневра. Надувные мешки в его противоперегрузочном костюме превратились в гигантские сосиски и плотно сдавили ноги, чтобы кровь не слишком резко хлынула туда.
Этот маневр выполнялся для того, чтобы Рита могла установить предельную перегрузку машины и ее маневренность при непрерывно меняющейся воздушной скорости. Вдруг Бабун почувствовал сильный удар и тут увидел, что крылья неуклюже раскачиваются, словно Рите не удается привести их в нужное положение.
– У меня не получа… – произнесла она, но не успела договорить, как самолет сорвался в штопор.
С нижнего крыла сорвался поток, а верхнее хлопало, будто вот-вот отломается. Машина бешено кувыркалась в воздухе. Сначала положительное ускорение полсекунды прижимало их к креслам, потом отрицательное толкнуло вперед, чуть не оборвав ремни, но, поскольку самолет был перевернут, они сидели головой к земле. Самолет дергался, как необъезженный мустанг, ныряя вверх-вниз, а на летчиков давили то положительные, то отрицательные перегрузки. Из-за этой бешеной скачки Бабун почти не различал показания индикатора перед собой.
– Перевернутый штопор, – прохрипел он в переговорное устройство.
– Управление… оно не… – в голосе Риты звучало отчаяние.
– Вы попали в перевернутый штопор, – послышался спокойный мужской голос по радио. Голос Чада Джуди.
– Я… управление…
– Восемь восемьсот… восемь пятьсот… – Неимоверным усилием воли Бабун заставил себя сосредоточиться на альтиметре и наблюдать за бешено пляшущими стрелками.
– Регулятор штопора, – напомнил он ей. Этот переключатель позволял горизонтальному стабилизатору перемещаться на всю длину, без накладываемых высокой скоростью ограничений. Опасность заключалась в том, что если пилот выжмет его чересчур сильно, не учитывая предела прочности на такой скорости, хвост может просто оторваться. Сейчас Рите нужно было помочь опустить нос как можно ниже.
– Он включен.
– Семь шестьсот. – Ему требовалось огромное усилие, чтобы не потерять сознания. Эту бешеную скачку невозможно было описать. Поле зрения сузилось настолько, будто он смотрел в подзорную трубу. Бабун знал, что это означает.
Вот-вот отключусь.
– Шесть семьсот, – хрипло прокаркал он.
Таинственным образом страшный носовой крен уменьшился, и Бабуна словно отшвырнуло в сторону. Перегрузка уменьшилась, и он стал лучше видеть. Рита вывела машину из штопора, не дав ей сорваться в пике. Мощность двигателей восстановилась на уровне восьмидесяти процентов. Рита, стараясь выбраться из смертоносного пике, начала набирать высоту, при этом стала возрастать перегрузка.
– Давай, – шептала она, – давай, детка, иди к мамочке.
С возрастанием перегрузки крылья вновь начали раскачиваться, и Бабун раскрыл рот, чтобы прокричать предупреждение. Слишком поздно. Правое крыло хлопнуло, и машина снова перевернулась.
– Штопор, – только и мог произнести он. Он боролся с пляской крыльев.
– Пять двести…
– Рита, вам лучше катапультироваться, – быстро произнес Чад Джуди.
– Я справлюсь, – прокричала Рита в микрофон. – Оставайся со мной. – Это уже Бабуну.
Она плавно опускала нос; когда она полностью привела в действие рули, снова появилось ощущение рыскания.
– Четыре шестьсот, – заметил Бабун. Они не удержатся в небе.
– Это все управление! Я…
– Четыре штуки!
Она вышла из штопора, самолет летел кабиной вверх, но очень уж резко опустился нос – семьдесят градусов к горизонту. Выведя двигатели на холостой режим, она наложила аэродинамические тормоза и начала осторожно поднимать нос.
– Три триста.
– Давай, детка!
– Три тысячи.
Земля в ужасающей близости. Скорость нарастает с убийственной быстротой, несмотря на выпущенные щитки и заглушенные двигатели. Высота здесь была не менее тысячи двухсот метров над уровнем моря, значит, до земли всего тысяча восемьсот метров, вот уже тысяча пятьсот, а нос все еще опущен на сорок градусов. Надо постараться. Рита отвела ручку управления назад.
Левое крыло оторвалось.
Бабун потянул за рычаг катапульты.
Порыв ветра ударил его, словно Божий кулак. Он закувыркался в воздухе, потом его с силой бросило вниз, к земле, – настолько близко, что он различал каждый кустик и камешек, проклиная себя за то, что так долго выжидал. Лениво, медленно, как будто время ничего не значило, сиденье выбросило его в воздух, сильно наподдав под зад.
Земля с огромной скоростью мчалась навстречу. Он закрыл глаза.
Сейчас он умрет. Вот как это выглядит…
Его всего передернуло от сильнейшего удара, которым чуть не сорвало сапоги. Это раскрылся купол парашюта.
Вот земля! Его вертело в воздухе еще секунд десять, затем он шлепнулся в кустарник. Слишком поздно он вспомнил, что надо закрывать голову. Он очутился внутри громадной тучи пыли.
Он не потерял сознания. Пошевелил руками и ногами. Все на месте, хвала Создателю!
Рита! Где Рита?
Не успела еще осесть пыль, как он вскочил на ноги, сорвал шлем. Потом вцепился в застежки Коха. Скорее отстегнуть парашют!
Спотыкаясь, выбежал из кустов, присмотрелся.
Другое облако пыли. В нескольких сотнях метров ниже по склону. Что-то упало там. Рита? Но парашюта не видно.
Матерь Божья!
Он побежал со всех ног.
Глава 23
– Вы еще здесь? – спросил врач, увидев Бабуна, который стоял, прислонившись к стойке у регистрационной. Врачу было лет сорок, он был в зеленом больничном халате и кроссовках.
– Как она?
– Без сознания. – Доктор рукавом халата отер пот со лба. – Не знаю, когда она придет в себя. И придет ли вообще.
– Что с ней? – требовательно спросил Бабун, ухватив врача за руку.
– Целый букет. – Он спокойно отстранил руку Бабуна. – Порвана селезенка. Поврежден череп, сильное сотрясение мозга. Кровь в моче – значит, и почки повреждены. Переломы ребер, ключицы, двух позвонков. Это то, что мы заметили. Может, и еще что-то.
– Она ударилась о землю прежде, чем раскрылся парашют, – объяснил Бабун. – Вытяжной парашют не сработал, главный раскрылся только частично. Ей не хватило метров тридцати.
– Ее состояние крайне неустойчиво. – Доктор достал пачку сигарет и закурил. – Удивляюсь, что она до сих пор жива. – Он стряхнул пепел на пол, прямо под табличкой «Не курить». – Нормальный человек не дотянул бы до госпиталя. Но она молода, в прекрасной форме, отличное сердце. Возможно, только возможно…
Он глубоко затянулся и выпустил дым через нос.