- А на обычном чердаке ее можно хранить?
- Здесь, в нашем климате? -Да.
- Не рекомендуется. Лучше всего при температуре немного ниже комнатной, причем колебаний не должно быть.
- Спасибо.
- Я бы держал в винном погребе.
- Ясное дело.
Допив кофе, Камачо вылил гущу в раковину и отключил кофеварку. Затем вытер стол тряпкой и выбросил ее в мусорное ведро. Он не хотел оставлять следов для жены. В три часа он запер входную дверь и уехал.
***
В тот самый момент, когда Камачо отъезжал от своего дома, Бабун Таркингтон ставил машину возле больницы в Рино. Когда он зашел в палату, Рита сидела на стуле и беседовала с миссис Дуглас, своей соседкой. Представившись, Бабун устроился на другом стуле из литого пластика, явно рассчитанном на зад значительно меньшего, чем у него, размера.
- Когда тебя выписывают? - спросил он, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее.
- Наверное, завтра. Врач придет через час.
- Ты хорошо спала?
- Да нет. - Она улыбнулась миссис Дуглас. - Так, урывками, правда?
- Да. - У миссис Дуглас был приятный голос. - Впрочем, я давно уже сплю мало. - Она прикусила губу.
- Давай немного погуляем, - предложила Рита. Она встала и затянула пояс халата. - Мы скоро вернемся, миссис Дуглас.
- Хорошо, дорогая.
В коридоре Бабун сказал:
- Я вижу, ты сделала прическу.
- Правда же, я была как пугало? Утром одна женщина помогла мне. Она сказала, что после этого я буду чувствовать себя лучше, и оказалась права. Она шла медленно, мягко ступая обутыми в тапочки ногами, засунув руки в карманы. - Бедная миссис Дуглас. Тут столько носятся с моей паршивой царапиной, а сегодня утром пришли две ее дочери и сказали, что ее придется отправить в дом престарелых. Она очень расстроилась. Бабун, это было ужасно для всех них. Они боятся, что она может снова упасть, и никого не будет рядом - дочери работают, у них свои семьи.
Бабун пробормотал что-то сочувственное. Он никогда не задумывался над проблемами стариков. И сейчас не собирался.
Рита напилась воды из фонтанчика и повернула обратно.
- Я тебя ввела в курс дела. Теперь пойдем и попробуем ободрить ее.
Бабун взял ее за руку.
- Послушайте, леди. Давайте-ка обсудим. Как, черт возьми, вы намерены это сделать?
- Вчера вечером ты поддержал меня. Мне было хорошо просто оттого, что ты рядом. Ты можешь сделать то же самое и для нее.
Бабун осмотрелся, надеясь, что кто-то придет и спасет его. Увы. Снова взглянул на Риту, которая жадно следила за малейшими движениями мышц у него на лице.
- Слушай, я женщин и своего-то возраста не понимаю. Правда, я поднабрался некоторого опыта в отношениях с прекрасным полом, но он не распространяется на восьмидесятилетних дам со сломанной ногой...
- Ты можешь, - сказала Рита с глубокой, искренней верой, схватила его за руку и повела по коридору.
В палате она усадила его на стул рядом с миссис Дуглас. Он бросил было на Риту гневный взгляд, но, заметив, что миссис Дуглас пристально смотрит на него, постарался обратить его в улыбку. Получилась она нервной, вымученной.
О женщины! За то, что ложишься с ними в постель, приходится, увы, расплачиваться.
- Рита говорит, вам предстоят очень серьезные изменения в жизни.
Старуха кивнула. Губа у нее по-прежнему была закушена. Тут Бабун забыл о Рите и представил собственную мать, какой та будет через несколько лет.
- Вам нелегко, - искренне вымолвил он.
- Вся моя жизнь - в саде, где я сажаю розы, и тюльпаны, и разные цветы. Я вожусь в доме, а потом выхожу в сад и смотрю, как они растут. Я не готова расстаться с ними.
- Понимаю.
- У меня уже все высажено. Тюльпанам уже месяц. Этой весной они так хорошо принялись.
- Не думаю, чтобы кому-то из нас хотелось расстаться с тем, что он любит.
- И я не думаю. Но я надеялась, что меня это минует. Мой муж... он умер пятнадцать лет назад от инфаркта, когда играл в гольф. Он так любил гольф. Я надеялась, что в один прекрасный день у себя в саду я... - Она закрыла глаза.
Когда миссис Дуглас открыла их, Бабун спросил, что у нее за сад.
Небольшой, узнал он. Даже очень маленький. Но ей достаточно. Один из самых главных уроков жизни - знать, что достаточно, а что уже лишнее. Надо понимать, что значит достаточно.
- Но, - вздохнула миссис Дуглас, - размер этого "достаточно" меняется с возрастом. Для ребенка достаточно одного, для взрослого другого, а в моем возрасте совсем иное представление о достаточности. Думаю, когда стареешь, жизнь становится проще, остается только самое важное.
- Интересно, - пробормотал Бабун Таркингтон в совершенной растерянности. Он рассерженно сверкнул глазами в сторону Риты. - Вы, наверное, много молитесь?
- Нет. Это все равно, что просить подаяние. Те, кто истово молится, хотят того, что никогда не получат, просто не в состоянии получить. Вроде мира на земле, или обращения всех грешников, или излечения всех болезней. А чтобы доказать, что они действительно хотят того, что получить нельзя, они падают ниц и бьют челом.
- Во всяком случае, они искренне это делают, - заметила Рита.
- А нищие всегда искренни, - парировала миссис Дуглас. - Это их единственная добродетель.
Бабун усмехнулся. Оказывается, миссис Дуглас цинична, как и он, и это ему очень понравилось. Может быть, разница в возрасте не имеет такого уж значения.
Позже он задал еще один вопрос:
- Как, по-вашему, выглядит рая? - Это сад. С розами и всевозможными цветами. Мой рай, по крайней мере, таков. Каким будет ваш, не знаю. - Миссис Дуглас уставила на него палец, не поднимая руку с кровати. - Вы оба слишком молоды, чтобы тратить время на утешение старухи. Когда вы поженитесь?
Бабун рассмеялся и встал.
- Это вы ей скажите, миссис Дуглас. Она категорически отказывается стать порядочной женщиной. - Он попрощался, и Рига вышла-с ним в коридор.
- Спасибо. Это оказалось вовсе не так трудно, правда? - Она сложила руки на груди.
- Держись, Рита. Если тебя выпустят вечером или завтра, позвони мне в общежитие. Я или капитан Графтон заберем тебя и привезем во что одеться.
Она кивнула:
- Приезжай ты, если сможешь.
- Конечно. - Он помолчал. - Чего ты хочешь от жизни, Рита? Что, по-твоему, достаточно?
Она покачала головой. Он подмигнул ей и ушел.
Глава 16
В эпоху, когда рост среднего американского мужчины составляет около ста восьмидесяти пяти сантиметров, у министра обороны Ройса Каплинджера он едва доходил до ста шестидесяти восьми с учетом специально сшитых туфель на пятисантиметровых каблуках. Вполне понятно, что героем и образцом для подражания ему служил Дуглас Макартур, биографию которого он написал десять лет назад. Критики высмеяли эту книгу, а публика, утомленная вьетнамской войной, ее просто игнорировала. Каплинджер, утверждал один умник, стал бы таким же святым, как сам Макартур, будь в этой книге хоть половина правды.
Насколько болезненно перенес Каплинджер эту неудачу, знали, видимо, только близкие. Миру было позволено видеть лишь жестокую эффективность и отточенный интеллект, сделавшие его миллионером к тридцати годам и президентом одной из двадцати ведущих военно-промышленных фирм страны в сорок два. Теперь, обладая более чем стомиллионным состоянием, он истово верил в себя; в мире эгоистичных титанов, в котором он вращался, Каплинджер казался себе гигантом, и, к его счастью, так же считали и другие.
Жесткий и грубый, Каплинджер ничего не забывал и никому не прощал. Никто ни разу не заподозрил его в наличии чувства юмора. Он выиграл больше боев, чем проиграл, потому что бывал прав, ужасающе прав, как охотно признавали многочисленные враги. Уже много лет подчиненные называли его "людоедом"; поговаривали, что он обожает вкус сырого мяса.
Каплинджер обладал умом Цезаря и душой ящерицы в теле шимпанзе - так, по крайней мере, высказалась одна из наиболее смелых его жертв в журнале "Тайм".