- Вот-вот. Значит, экспедиция заслала в Тонопу не те элементы.
- Но когда они попали в Тонопу, неужели TRX не испытывала их перед монтажом?
- По идее, должны были, но я подозреваю, что кто-то допустил ошибку, обычную человеческую ошибку, и каким-то образом микросхемы были установлены без проверки. - В конце концов, Дрейфус прекрасно знал, что именно благодаря ошибкам мир стал таким замечательным. Как правило, то, чему положено происходить, и то, что происходит, на самом деле, - это совершенно разные вещи.
- Так откуда, черт побери, взялись дефектные микросхемы?
- Отсюда. Прямо отсюда. - Вопрос был в том, откуда "Аэротек" получила ошибочные данные, которые были заложены в бракованные микросхемы? Эти данные, как утверждал адмирал Генри, взяты из компьютерной системы Пентагона, а последним туда вносил изменения Гарольд Стронг. Об этом еще днем сообщил Камачо. И ложные данные ввели в микросхемы на заводе "Аэротек".
- Да, Фрэнк, похоже, нам предстоит долгая ночка. Поезжай в здешнее отделение бюро и разбуди кого-нибудь из федеральной прокуратуры. Мне нужна санкция на обыск с правом изъятия всех командировочных, междугородных телефонных и финансовых счетов "Аэротек" и всех файлов с базами данных. Пока не получим санкцию, надо запереть эту лавочку и выставить охрану. Кто-то здесь владеет интересным секретом. Если найдем дымящееся ружье, будем знать, кто есть кто, и избавим себя от выслушивания потоков лжи.
- Вам придется поехать в прокуратуру и написать объяснительную.
- Да. - Он собирался позвонить Камачо домой. Несомненно, Луис Камачо сможет придумать правдоподобную историю для судьи.
***
Телефон зазвонил в два часа ночи, пробудив Камачо от глубокого сна. Слушая отчет Дрейфуса о сегодняшних находках, он, стараясь бесшумно двигаться по комнате, надел пижаму и шлепанцы. Когда Дрейфус закончил объяснение, Камачо приказал ему перезвонить через пять минут. Он спустился в кухню и выпил стакан молока, когда телефон снова зазвонил.
- Это опять Дрейфус, шеф. Что мне написать в объяснительной?
- Правду. Подозрение в незаконной продаже секретной оборонной информации.
Никаких имен не называйте.
- Мне пока и некого называть.
- Только не надо мне этого говорить, паломник несчастный!
- Так вы не хотите, чтобы я называл Чада Джуди? Ладно, пусть будет Джон Доу, как обычно. Что еще?
- Будьте здоровы.
- Спокойной ночи, Луис.
***
В доме Олбрайта света не было. Камачо проверил это с заднего двора, подойдя к калитке. Была жаркая, душная ночь. Он недолго постоял у калитки.
Комары и москиты сразу же набросились на него. Камачо ругался, отбиваясь от них, пока не добрался до безопасной кухни и не закрыл на собой раздвижную стеклянную дверь.
Спать уже не хотелось. Он включил радиоприемник и покрутил ручку. На Западном побережье еще играли в бейсбол - "Балтимор" против "Окленда".
Одиннадцатый иннинг, сыграно три прохода.
Хосе Кансеко выходит на пластину. Комментатор прямо заливался от восторга.
Камачо порылся в буфете в поисках съестного. Неужели у нее не найдется там хотя бы крекеров? Или конфет? Не может быть, чтобы прожорливое шестнадцатилетнее чудовище не оставило ни крошки.
Он услышал стук и обернулся. Дверь кухни отодвигалась.
- А, Харлан. Заходите.
- Увидел у вас свет. Мне не спится. Чертов кондиционер сегодня сломался, а спать в такой духоте немыслимо.
- Лучше бы, конечно, ветерок.
- Ну и климат!
Кансеко берет первую подачу. Первый удар.
- Молока хотите?
- Да, было бы неплохо. А конфет у вас нет?
- Вот как раз ищу. - Ага, за банкой с мукой. Полпачки "Ньютонс", с инжиром.
Он отнес их к столу, за которым сидел Олбрайт, вынул одну и попробовал. Слегка заплесневели, но есть можно.
По радио было слышно, как зрители на стадионе разом вздохнули. Мяч пошел свечой вверх, к ложе прессы. Второй удар. Харлан Олбрайт взял конфету, пока Камачо наливал ему стакан молока.
Опять сорвалось. Удар биты по мячу был еле слышен.
Оба внимательно слушали, грызя старые конфеты и запивая их молоком.
Комментатор расписывал происходящее изо всех сил. Заняты первая и вторая базы, один игрок в ауте. Дважды били по Хосе Кансеко.
Еще один срыв.
- Да хватит уже мазать по мячу, - возмутился Олбрайт. - Иногда хочется, чтобы они или били, или убирались, лишь бы игра шла.
- Ну да, - промычал Камачо с набитым ртом. Проглотив конфету, возразил: Но этот парень борется за выживание.
Подающий "Балтимора" вырвался вперед и послал мяч на вторую базу. Слишком поздно.
- Теперь подающий мажет. - Олбрайт взял еще конфету.
Камачо допил молоко и поставил стакан в раковину.
- Вот это подача, - рявкнул комментатор. Бита так грохнула по мячу, что толпа взревела от восторга. - Пролетел через дыру в заборе, похоже, сейчас врежется в стену. Игрок, прошедший третью базу, бежит к дому. Все, ребята.
"Окленд" выиграл в одиннадцатом иннинге благодаря дублю, сделанному Хосе Кансеко. - Камачо выключил приемник.
- Хороший игрок, - заметил Олбрайт.
- Способный мальчик, - согласился Камачо.
- Он станет суперзвездой.
- Если не сорвется.
- Да. Им всем трудно удержаться. Подают надежды, питом вдруг почему-то паренек разбивает лоб. Понимаете, о чем я говорю?
Камачо кивнул и поставил стакан Олбрайта в раковину.
- Мы возлагали на вас такие надежды...
- Почему бы вам не пойти домой, чтобы изнывать от духоты в одиночку, а, Харлан? Половина третьего ночи, а завтра утром на работу.
- Утром ко мне придут чинить кондиционер. Так что я скажусь больным.
Завтра у меня станет, как в Москве зимой.
- Ужасно.
Олбрайт поднялся со стула и направился к стеклянной двери. Взявшись за ручку, он обернулся и взглянул на Камачо.
- Есть новости?
- Да. Кое-какие небольшие детали, коль уж вы об этом наговорили. Несколько недель назад советский посол получил письмо. Почему-то на нем оказалось пятнышко от варенья. Мы сделали анализ. Похоже на французское варенье из голубики. Импортное. Я послал туда дюжину агентов.
- Удивительно. - Олбрайт зафыркал, как медведь. Потом улыбнулся. - Это может к чему-то привести, да?
- Возможно. Как знать?
- Удивительно. Все эти письма идут уже три с половиной года. "Минотавр" никогда не ошибался, ни в каких мелочах. А сейчас вдруг посылает письмо, замазанное вареньем? Что-то не очень верится.
- Надо пользоваться слабым местом противника, когда находишь его. Это слабое место. Надо выяснить, дадут ли мне достаточно людей на это направление.
И только что случилось другое событие.
- Что еще? Пятно арахисового масла на конверте? - Ничего общего с "Минотавром".
- А именно? - Олбрайт перестал шутить.
- Авария прототипа УТИ морской авиации. Разбился вчера в Неваде. - Камачо взглянул на стенные часы. - Вернее, уже позавчера. Похоже, кто-то подложил ложную информацию фирме-изготовителю. "Аэротек". Дерьмо хлынуло наружу, можно сказать.
- Бросьте все силы на "Минотавра". - Тон Олбрайта был очень жестким.
- Что мне положено делать? Отдать честь? Олбрайт раздвинул дверь.
- Я не шучу, Луис. Нам необходим хоть какой-то прогресс. - Он вышел и закрыл за собой дверь. И исчез во тьме.
Минуту спустя Луис Камачо запер дверь и опустил шторы.
***
После того, как Джейк Графтон со, всей группой уехал в Вашингтон и Бабун Таркингтон остался один, на базе Тонопа воцарилась мертвая тишина - как на кладбище, подумал Бабун. Он проводил время то в ангаре, где инженеры TRX возились с останками самолета, покинутого им и Ритой, то в госпитале, где лежала Рита, так и не приходя в сознание.
Бабун каждый день проезжал по три километра туда и обратно в военном седане, предоставленном ему одним из капитанов 3-го ранга с условием вернуть машину на базу. Однако Бабун не спешил этого делать. В конце концов, расписывался за машину капитан, а прямого приказа возвратить ее он не отдавал.
В холле общежития было пусто. Очевидно, командировочным некогда было слоняться вокруг стола, заключать пари и обмениваться анекдотами под приглушенный звук телевизора, как это принято в морской авиации. В этом роде войск всегда царил дух товарищества. Те, кто летал на самолетах, отличались дружелюбием и требовали этого от других.