Смертница дала четыре имени, принадлежность к «инкубатору», ориентировку по национальности, возрасту и адрес. Зовут ее (вернее, звали) Халида, основной куратор — Арби, с ней была еще одна шахидка по имени Земфира. Три дня их держали в станице Галюгаевской, хозяина дома зовут Махмуд, он старый, а Арби — араб. Вчера ее забрали люди, изодранные останки которых теперь покоятся неподалеку. Земфира осталась, Арби ждет других кураторов, которые должны за ней приехать. Да, воспитывали их обеих в «инкубаторе» самого Абу Аль-Джабира.
Вот и все. Уточнить что-либо не удалось, потому что на пятой минуте беседы Халида умерла...
Не густо, правда? Про Аль-Джабира можно было бы и не упоминать — кто не в курсе, в настоящее время это основной поставщик смертниц для широкой публики. Никаких фамилий, кто откуда родом — не успели, адрес до того расплывчатый, что аж выть хочется. Поди, поищи в Галюгаевской этого старого Махмуда. Арби, скорее всего, — «оперативный псевдоним», кличка, позывной. Араб — это, конечно, сильно. Но в последнее время этих ребят тут развелось, как собак нерезаных, и они в большинстве случаев успешно маскируются под местных. И никто не обещал ведь, что этот Арби будет вечно сидеть с красавицей Земфирой у Махмуда и праздно потреблять лаваш...
Всю информацию общего плана по-братски «слили» местным чекистам. Такое умалчивать просто преступно, даже в угоду столь любимой спецпредставителем конфиденциальности. Чекисты, как полагается, мгновенно подключили все территориальные органы и добросовестно затеяли привычную в таких случаях возню с многообещающими названиями: «Вихрь-раз», «Вихрь-два», «Кольцо», «Перехват», «Гастролер» и так далее. Будет ли результат от этой возни, это уже другой вопрос, но резон, несомненно, есть: как минимум неделю везде стоит усиление, все сурово бдят, косятся на особо подозрительных и проверяют всех подряд. Глядишь, и в самом деле где-то воспрепятствуют и не допустят. Или, по крайней мере, отсрочка будет.
А наши привели Лизу в чувство и помчались в Галюгаевскую. Тут недалеко, полчаса езды по трассе. Чего помчались? Это понятно, что не их компетенция. Надо бы тоже — чекистам. Но есть такое понятие: «по горячим следам». А есть категория сведений, которые не обязательно передавать компетентным органам ввиду расплывчатости и неопределенности. Почему бы не проверить внезапно обломившуюся информашку, если вдруг, подвернулась такая возможность? Никто ведь не заставляет проводить нелегальную спецоперацию, рискуя погонами и служебной репутацией. Можно просто прокатиться на место, посмотреть, что там, да как, переговорить с определенной категорией товарищей...
В половине одиннадцатого команда в полном составе уже пила чай в казачьем штабе станицы Галюгаевской, а Иванов по ходу дела неспешно беседовал с тутошним дежурным урядником Никифором Груздем.
Вася Крюков, ко всему прочему, жрал сало с хлебом и луком. Спросил, наглец, как вошел: а нет ли чего перекусить? Это, конечно, не хата, а штаб, но дежурный запас на всякий случай присутствовал. Никифор, слова лишнего не говоря, потащил из тумбочки шмат сала, лук, ржаную ковригу и трехлитровую банку с белесой жижей. Стаканов не было, но имелись древние луженые кружки с грязными потеками. Наверное, еще с гражданской остались. Не потеки — кружки. Жижу проигнорировали, хотя Глебыч намекнул, что после пережитого стресса сам бог велел прибегнуть. Иванов одарил Глебыча укоризненным взглядом, и тот сразу снял вопрос с повестки дня. Еще неизвестно, как все сложится. Вдруг работать придется?
Сало было прошлогоднее, желтоватое по бокам и розовое на срезе, с обильным чесночным амбре. Вася до завтра будет благоухать. Хлеб духмяный, пышный, вчера пекли. И вообще, без ссылки на обстоятельства, выглядело все это аппетитно. Петрушин, например, тоже далеко не дурак пожрать, крепился с минуту, потом тихонько подсел поближе и стал скромно пластать кусок сала своим боевым ножом. Серега, наверное, тоже кулинарно возбудился бы, если бы не события часовой давности. Наспех перевязанное левое предплечье саднило, осколком посекло... но суть не в этом. Нет, он не особо чувствительный и всякого повидал на своем коротком веку... Но те развороченные трупы были до того неаппетитные и запоминающиеся... Просто насильственно впечатались в память, и все тут. Серега решил: надо будет потом с Костей пообщаться, пусть поправит это дело; Он мастер.
Лиза, вон, морщится сидит, как бы не побежала за угол Ихтиандра пугать. Костя мрачен, не допущенный к банке Глебыч дремлет вполглаза, как обычно. А Петрушину с Васей все по тулумбасу — жрут. Серега вспомнил: Петрушин не так давно этим же ножом «духа» зарезал, на операции. И ничего, как с гуся вода. Просто люди по-разному устроены. Кто-то работает аналитиком ГРУ, а кто-то — боевым роботом русского спецназа. Каждому — свое, и всем есть работа на этой войне...
— Да, Махмуды имеются. Четыре штуки.
— Штуки?
— Ну, вы поняли...
— Поняли. И как нам теперь с этими четырьмя разбираться?
— А это, наверно, Музаев.
— Почему именно Музаев?
— Да он это, он.
— Откуда уверенность?
— Да торгаш, блин. Ездят к нему всякие. Подозрительные. Сволочь, короче, еще та. Контрик.
— Напротив, если торгаш, значит, норма, что ездят всякие. А почему подозрительные?
— И что ночью ездят — норма? Припрутся за полночь, фары в начале улицы потушат, тихо так, крадучись... А если днем, так он потом выглянет обязательно за калитку, по сторонам так — зырк! Когда Эльдар — сын его, на ихней «Газели» заезжает, он не зырит...
Да, все закономерно. В селах и станицах по эту сторону Терека всякого народу хватает. Вперемешку с русскими живут осетины, ингуши, черкесы... Но чеченцы всегда на особицу. Если уж селятся, то плотно, отдельной улицей, постепенно вытесняя соседей других национальностей. И те вытесняются. Не хотят, почему-то, жить рядом с хитромудрым горным народом...
— Угу... Понятно. Стало быть, следите за ними?
— Ну... Враги все-таки. Надо знать, что делают.
— Ясно... А что — в органы? Типа, ездят всякие, проверить бы...
— Ха! — Никифор даже развеселился. — В органы! Ну ты брякнул — как в лужу пернул!
— Гхм... — Иванов не сразу и нашелся, что ответить — впечатлился незамысловатой образностью оборота.
— Ну, извини — не так выразился, — Никифор покосился на бледную Лизу и смущенно крякнул. — Вы такие далекие от всего этого, воюете там себе... Вам проще — вот он, враг, мочи его, и все тут... Не, у нас тут не так.
— А как?
— Как-как... Ну... куплено тут все. Все у них с рук едят. Все начальство. Они ж, гады, мудрые, знают — кому чего. Это они со мной разговаривать не станут, морду воротют, как увидят. А всем, кто нужный в районе, уважение делают. И не только в районе. Вы, наверное, городские?
— Я — нет, — помотал головой сельский Вася, активно двигая челюстями.
— И что — городские? — не понял Иванов.
— Да ни хрена не знаете, вот что! Вы ж там, как в муравейнике, для вас все одинаковые. Соседа по этой... по площадке, и то не знаете. А они пользуются этим. Их там, у вас, целая армия живет. Спокойно делают свои дела, всем вашим чинушам платят. А те им за это, как у вас говорят, крышу делают. Выгодно. Хорошо платят. Тихие вроде, уважительные. Не то что наш брат... Ну и вот. У тебя в подвале оборудуют склад с селитрой, ты даже не почешешься...
— Давай к делу, — поправил собеседника слегка обиженный городской Иванов. — Как все это касается нашей ситуации?
— Касается так. У нас все друг друга знают. Эти, хоть и живут отдельной улицей, шагу не ступят без надзора. И поэтому сидят, как мыши. Они тут все на виду. Поэтому я тебе точно говорю, этот Махмуд, который вам нужен, — Музаев. Дом двенадцать по Кирова. Они тут хотели улицу переименовать в честь Дудаева, так дело чуть до стрельбы не дошло... Да это так, к слову... Короче, я покажу, как со двора выйдем.
— Ясно. Ну что ж — посмотрим.
— Да и смотреть нечего — он это! Вам помощь стволами нужна?
— Вот даже как? А вам стволы вроде как не положены?
— Да мало ли, что не положены... Обстановка такая, что без стволов — никак... Ну что, нужна помощь?