Ромашов нашелся метрах в трехстах. Сидел на пеньке, с шальными глазами, бледный, опустошенный после полета и прыжка, давшихся ему, по всей видимости, непросто, и разминал правую ступню.
- Повредил?
- Не знаю... Как будто хрустнуло что-то... И побаливает.
- Идти можешь?
- Попробую.
Вместе они прошли еще метров двести. Аккурат на середине полянки, укрытые сдувшимся куполом парашюта, лежали ящики с их вещами и лыжами. Лидия первым делом проверила сохранность рации, потом помогла Ромашову стащить защитный комбинезон и переодеться в гражданскую одежду. Переоделась сама. Теперь они ничем не отличались от обыкновенных жителей любого советского города — теплые фуфайки, рукавицы, валенки с галошами. Лида обвязала голову серым пуховым платком, переложила в ранец рацию, деньги и поддельные документы.
Ромашов тем временем изучал карту. Он светил фонариком на компас и пытался понять где они находятся.
- Ближайшая дорога вот. Значит идем сюда, километра полтора... Потом до Арзамаса... Город большой, там должно быть отделение НКВД. Сдадимся — и дело с концом.
- Нас расстреляют. За пособничество врагу. За измену.
Ромашов рассеянно пощелкал фонариком.
- Не должны. Мы же сами сдались. Мы никому не успели навредить. Мы расскажем все, что знаем. Не должны.
Лидия покачала головой, но спорить не стала.
- Я не хочу умирать, - голос Ромашова прозвучал сипло. - Тем более не сейчас, когда столько всего позади...
- Я тоже не хочу. Но и крысятничать по тылам тоже не собираюсь. Будь что будет.
- Да, будь что будет.
...По неопытности немного заплутали, но в конечном итоге все-таки вышли к дороге, пусть и не совсем там, где рассчитывали изначально. Зато почти сразу повезло: в сторону города худая пегая кляча тянула телегу. Правил повозкой седобородый скрюченный старичок. Он вез в больницу молодую беременную женщину. Она лежала, укутанная для тепла сеном и время от времени стонала.
Завидев двоих ночных путников, едва успевших скинуть в сугроб у дороги лыжи, дед сначала было испугался и хлестнул лошаденку по крупу вожжами, но рассмотрел, что Ромашов хромает, и остановился.
- Чьих будете?
- Не местные, - ответила Лидия. - До города нам надо, дедушка. Не подвезете?
- С ногой-то чего?
- Подвернул, кажется. Прыгнул неудачно, - улыбнулся Ромашов.
На деда его улыбка произвела благоприятное впечатление. Он крякнул и оголил редкие, через один, зубы. Последнюю фразу он понял по-своему.
- Напрыгаешься по нашим кочкам, не только ногу вывернешь, но и шею. Садись, робяты, подвезу. Могу прям до больницы. Соседку вона везу... Рожать, ишь, приспичило, а хельдшерица ее в город отправила, мол, не родит сама, рабеночек как-то не так лежит... Вот и везу.
- Нет, нам до больницы не надо, дедушка, - сказала Лидия, устраиваясь на боку телеги. - Просто до города.
- Довезем. Втроем-то все не скучно. С энтой-то не поговоришь, тока ноет. Меня дядей Митей звать, а вас?
- Маша, - ответила Лидия.
- Петр.
- Хороша у тебя жёнка, Петр! - подмигнул Ромашову дед и заговорщически ткнул его локтем в бок. - Глазищами-то, ишь, из-под платка светит: зырк-зырк!
- Хороша...
Лидия против воли улыбнулась, а когда Ромашов кинул на нее беглый взгляд почувствовала, что еще и покраснела. Отвернулась, сама на себя сердитая, но в сумерках и так не было видно ее зардевшегося лица.
- Дядь Мить, помираю... - протяжно крикнула роженица.
Дед встрепенулся и взмахнул вожжами:
- Щас, милая, терпи... Поехали, благословясь... Нннооо, пошла, курва-скелетина, ети тебя за ногу...
В город въехали рано утром. Навстречу стали попадаться редкие полуторки с сонными водителями, хмурые прохожие, в основном женщины. На какой-то площади распрощались с разговорчивым дедом — за полтора часа он поведал историю своей семьи до седьмого колена и все деревенские сплетни.
Когда телега скрылась из вида, Ромашов сказал вслед:
- Болтун-находка для шпиона. Вот а были бы мы настоящими шпионами? Открытость всегда нашему человеку боком выходит...
- Не будем говорить про него?
- Думаю, не стоит.
Мимо спешил интеллигентного вида мужчина в шляпе и дорогом пальто.
- Товарищ, вы не подскажете как пройти к отделу НКВД? - обратилась к нему Лидия.