Выслушав, Ромашов кивнул:
- Было.
- Ну вот, а говорите не знаете за что вам медаль.
- Я не думал, что за это. Сколько такого было...
Полковник по-совиному склонил голову и скептически хмыкнул:
- Хотите сказать, что каждый день подвиги совершали?
Ромашов зарделся и зачастил, чуть запинаясь от волнения:
- Нет, конечно. Вы не так меня поняли! Просто на фронте каждый день такое месиво... Кто это считает? Сегодня я, завтра еще кто-то. Этого не запоминают... Выжил — и хорошо. Уже как медаль. Я очень удивился, когда вы сказали, что у меня медаль. Я не думал...
- Довольно, - полковник прервал его своим «старообрядчеким» жестом. - Дальше опять лирика. Все, что я хотел знать, я узнал.
Летунов еще несколько раз допрашивал Фролову и Ромашову, в том числе и перекрестно. Их показания ни в чем не противоречили друг другу, или, во всяком случае, казалось, что не противоречили. Говорили они одно и то же, весьма складно, не сбиваясь и не путаясь. Все расставленные полковником ловушки они проходили удачно, и не было похоже, что их слова — это заученный текст. Оба они выражали уверенную готовность сотрудничать с НКВД. Но если в честность слов и намерений Фроловой полковник скорее верил, то личность Ромашова вызывала в нем глухое раздражение, и все потому, что каким-то верхним чутьем чуял в нем подвох, но не мог ухватить этот подвох за хвост. Он не верил ни единому его слову и любую полученную от него информацию подвергал сомнению. Летунов сам себе не мог объяснить почему Ромашов вызывает в нем такую ярко выраженную профессионально критическую и человечески-отрицательную реакцию, и это злило его еще больше. Только ли в «обаянии честности» было дело, да и в нем ли вообще?
Отчет о задержанных диверсантах вместе с личными соображениями полковника относительно обоих шпионов срочной зашифрованной телеграммой полетел в Москву.
Через два дня вечером пришел ответ за подписью начальника Управления Особых отделов генерала Авакумова, повергший полковника в замешательство. Еще через день нарочным поступил конверт на имя Начальника Управления НКВД по Горьковской области с особыми инструкциями, изучив которые Летунов очень серьезно задумался. Спустя ночь был составлен план дальнейшей работы с Фроловой и Ромашовым.
Арестованных срочным тайным порядком перевезли из Арзамаса в Горький и поместили в одиночные камеры тюрьмы под особую охрану.
В назначенный день по Арзамасской дороге за город выехал неприметный кортеж. Две черных «Эмки» отмерили несколько десятков километров, прежде чем остановились на берегу Оки в тихой безлюдной рощице.
Точку первого выхода в эфир выбирал лично полковник Летунов, выросший в этих местах. Он первым вышел из машины, прогулялся вдоль высокого крутого склона, поковырял сапогом тающий снег, подышал чистым весенним воздухом и двумя пальцами в кожаной перчатке подал знак дожидающемуся в отдалении Короткову.
«Анну» и «Алешу» вывели. Достали рацию.
Наблюдая, как Лидия раскладывает перед собой блокнот и пару карандашей, стараясь, что бы они не свалились с постеленной прямо на снег плащ-палатки, Летунов напомнил ей:
- И без глупостей, Лидия Николаевна. Вам сохранили жизнь в обмен на ваше участие в радиоигре. У Москвы свои, особые планы на вас, хотя как по мне, вы оба заслуживаете пару пуль в голову. На вашу группу возлагаются большие надежды, но запомните вот что. Один неверный шаг, одна намеренная оплошность — и я пристрелю вас на месте. И сделаю это безо всяких колебаний. На то у меня имеются заверенные, опять же в верхах, полномочия. Ваш друг отправится вслед за вами с отставанием в пару секунд.
- Я поняла, товарищ полковник. Вы говорили это уже раз восемь.
- Ничего, повторение — мать учения. Вас это тоже касается, Василий Федорович, - обратился Летунов к стоящему тут же Ромашову, скованному наручниками. - Дернетесь - пристрелю как бешеную собаку.
Ромашов кивнул. Его губы едва заметно дрогнули в улыбке. Он явно нашел в словах Летунова что-то смешное. Это отчего-то разозлило полковника и он рявкнул охране:
- Смотреть за ним в оба!
Два бойца, державшие Ромашова на прицеле, придвинулись ближе.
- Коротков, время?
- Без десяти пять, товарищ полковник.
- Ждем.
Летунов присел на заляпанное дорожной грязью крыло «эмки».
- Испачкаетесь, товарищ полковник, - предупредил Коротков.
- Испачкаюсь — отмоюсь. Это не та грязь, которая не отмывается.