И все же к каким бы хитростям и предосторожностям они ни прибегали, все равно опасность существует, думал второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов, вертя баранку автофургона. Здесь были его родные места, здесь он чувствовал себя дома: ведь это страна свободных, колыбель демократии, расположенная за тысячи миль от кровавых диктаторских режимов и тайной полиции — а он сейчас был на поле боя. И ему не придется прибегнуть к помощи полиции или властей, он должен ежесекундно быть начеку.
Согласно правилам безопасности, установленным Уиллистоном, выходя за забор из колючей проволоки, ограждающий территорию «Преисподней», они не должны были иметь при себе оружия. Все это было удивительно — и здорово!
Добравшись до лесного дома, миллионер увидел, что Уиллистон вместе с остальными уже раскладывает продукты по холодильникам и в кухонную кладовку. Моложавый профессор вернулся первым — он всегда был первым. Когда все пакеты и коробки были опустошены, люди, которые никак не могли забыть Эдварда Р. Барринджера, переоделись в свободные комбинезоны. Теперь они были готовы приняться за работу: закончить обустройство трассы для бега с препятствиями и доделать тренажеры. Им пришлось изрядно попотеть под палящим солнцем: они валили деревья, выкапывали траншеи и связывали шершавые терпко пахнувшие смолой сосновые бревна для «стенки». К заходу солнца они окончательно поняли, насколько непригодными для операций в боевых условиях стали их тела, и осознали, сколь много им предстоит потрудиться, чтобы в свои сорок с лишним обрести опять нужную физическую форму и снова превратиться в быстрых ловких «джедов», какими они некогда были. Каскадер и миллионер-охотник оказались в наилучшей форме, от них не отставал Уиллистон, а лас-вегасский математик был менее прочих подготовлен для боевых действий. За ужином заговорщики сошлись на том, что им предстоит сделать немало, прежде чем они смогут ввязаться в бой с противником.
Они уже употребляли армейскую терминологию — опять. Дом был «штабом». Парадайз-сити — «зоной выброски», и обсуждали они «маршруты проникновения», «обеспечение безопасности» и «боевой порядок» неприятеля. Не прошло и сорока восьми часов, как повар Карстерса покинул лесной дом, а они уже выработали плотный график занятий. После этих занятий они встречали каждый заход солнца обессилевшими, но с чувством выполненного долга. Их трудовой день был долгим: подъем в шесть утра, до семи — зарядка, потом завтрак, потом они проводили шестьдесят минут на трассе преодоления препятствий, после чего наступала пора кросса по пересеченной местности. Добежав до озера, где им предстояло проплыть милю в холодной воде, они задыхались и истекали соленым потом. Но времени для отдыха у них не было, так как предстояло прыгать в ледяную воду. На другой день дистанция плавания увеличивалась до двух миль. А во время вечерних стрельб им надо было поупражняться сначала с пистолетами, потом с винтовками и, наконец, с автоматами. Они ели за десятерых, ругались на чем свет стоит, редко смеялись и, едва приложив голову к подушке, проваливались в долгий глубокий сон.
И вот их тела начали потихоньку оттаивать, вспоминать, оживать. Через неделю их походки стали другими, дыхание изменилось: теперь они и двигались как встарь — с настороженной проворностью диких зверей. Теперь Арболино мог добавить к их графику ежедневные занятия дзюдо и карате, курс владения холодным оружием и пол у забытую уже, хотя все еще знакомую, тактику ведения «грязного» боя без оружия. Коварные приемчики всплывали к памяти, и ими быстро, день за днем, час за часом, снова овладевали руки и ноги. Четверо мужчин, давно от этого отвыкшие, теперь опять вспоминали, как причинять боль, как наносить оглушающие удары, как калечить и убивать. Арболино поражался — хотя и не говорил об этом вслух — необузданной, почти дикарской, энергии и азарту профессора психологии: точно сидящий внутри Энди Уиллистона голодный хищник вдруг вырвался на свободу — так явно угадывалось в нем нечто жестокое, опасное и свирепое. Было ясно, что его тело мало что забыло из боевого прошлого, невзирая на долгие мирные годы тихого профессорства, ибо уже через пару дней он обрел рефлекторную — почти инстинктивную — ловкость и сноровку.
К третьей неделе боеприпасы начали иссякать, и было решено, что Карстерс закупит необходимое количество в Ньюарке, где местные правоохранительные органы не столь жестко, как в соседнем Нью-Йорке, следят за соблюдением законов. Уиллистон поехал вместе с ним, чтобы приступить к исследованию «запретной зоны». Само по себе это было делом непростым и могло бы потребовать многих месяцев, но программу АИ можно было бы осуществить куда быстрее, с помощью трех башковитых студентов, нуждавшихся, насколько ему было известно, в деньгах. Штат Нью-Йорк в середине июня являет собой приятный вид, и хотя мысли обоих бывших бойцов У СО были заняты планированием предстоящей операции, они не смогли остаться равнодушными к чарующей прелести зеленых холмов и бескрайних полей, купающихся в живительных лучах летнего солнца. Двое неприметных мужчин в легких ветровках ехали к югу по шестиполосному шоссе во взятом напрокат автофургоне. Глазея на восхитительный пейзаж, друзья болтали о предстоящих событиях и думали про себя, смогут ли они положиться друг на друга в самый критический момент.
А этот момент непременно наступит.
Карстерс свернул с манхэттенского вест-сайдского шоссе у Сто двадцать пятой улицы, высадил профессора на углу близ Колумбийского университета и продолжал свой путь по Бродвею к туннелю Линкольна, который протянулся под Гудзоном и выходил на поверхность уже в штате Нью-Джерси. Уиллистон принес свой брезентовый саквояж к себе в квартирку на Риверсайд-драйв, мельком поглядел на корабли — он любил корабли и море — и отправился в университет отыскать адреса трех своих студентов. В университетском городке стояла тишина — приятная перемена после крикливых демонстраций и вспышек насилия в весеннем семестре. Долго ли продлится эта безмятежность — другой вопрос, думал он, набирая номер парня, которому решил дать задание в первую очередь.
Марвин Ашер.
Ашер, Бейкер, Винер — легко запоминаемые, как алфавит, фамилии.
Деньги, выделенные для аналитическо-исследовательской программы вторым наиболее выгодным женихом Соединенных Штатов, еще более упрощали задачу. Марвин Ашер, Томас Бейкер и Эрик Винер с радостью согласились за семьсот пятьдесят долларов (каждому) подготовить информацию. Ни один из трех студентов даже не удивился, отчего это он получает деньги непосредственно от профессора Уиллистона, а не от директора «новой программы Фонда Форда по изучению расовых проблем и преступности на Юге», на которую сослался Уиллистон. Перспектива семисот пятидесяти «зеленых» за две недели напряженной библиотечной работы была куда более заманчивой, чем за те же самые деньги месяцами заниматься какой-нибудь нуднятиной, вроде изучения способов мастурбации у индейцев апачи, или анализа влияния аграрного лобби на законодательный процесс в штате Массачусетс, или вычислением уровня разводов среди победительниц конкурса красоты «Мисс Америка» за период после смерти Вудро Вильсона. Очаровательная рыжеволосая девушка, которая на протяжении нескольких месяцев была подружкой Энди Уиллистона после смерти его жены в 1960 году, сейчас работала в отделе анализа и исследований журнала «Тайм». Она легко согласилась просмотреть архив журнала, чтобы предоставить ему дополнительную информацию о печально известном городе, где был убит Барринджер. Уиллистон все еще нравился ей. Ведь он, как она помнила, был сильным и честным мужчиной, да еще и великолепным любовником — был, а может, еще и опять будет…
Совсем иными мотивами руководствовался Барри Корман, согласившись прислать ему из Вашингтона копии стенограмм (с приложением фотографий вещественных доказательств) слушаний сенатского комитета по организованной преступности в 1962 и 1965 годах по Парадайз-сити. Корман, лучший из всей когорты строго одетых и коротко стриженных помощников амбициозного Мичиганского сенатора, учился в Колумбийском университете в группе Уиллистона и получил стипендию Фулбрайта во многом благодаря настойчивым рекомендациям своего научного руководителя. Не то чтобы Корман теперь отплачивал ему старый долг — хотя так оно по сути и было, а он сам был достаточно опытным политиком, чтобы интуитивно понимать, что долг платежом красен, — но просто Корман любил и уважал Энди Уиллистона. Что оказалось весьма кстати. Обыкновенно запрос о предоставлении копий стенограмм сенатских слушаний приносит свои плоды через восемь, а то и десять дней, Уиллистону же пакет был доставлен экспресс-курьером через девятнадцать часов после его звонка в Вашингтон.