— Как же нехорошо вы поступили с Джорджем, — мягко укоряла его Кэти Пикелис десятью минутами позже в баре.
— А я очень нехороший и коварный. И не отрицаю этого, — признался Карстерс.
— Я привыкла иметь дело с коварными мужчинами.
— Хорошенькая девушка вынуждена — должна — с этим мириться. Разумеется, я куда коварнее всех прочих, — предупредил он. — Я без устали вынашиваю коварные мысли и совершаю коварные поступки — тут мне нет равных.
Она достала сигарету из пачки, и он проворно поднес зажигалку.
— Знаете, Джордж вообще-то хорошо играет в теннис, — продолжала она укорять его.
— В моей далекой юности — еще в те времена, когда крытые фургоны пионеров и старенькие бипланы пересекали великие равнины, — мне посчастливилось стать победителем межуниверситетского чемпионата по теннису, — признался Карстерс. — О да, я был молод, полон энергии, бесшабашен и пользовался повсеместной известностью — нет, славой лучшего теннисиста среди всех студентов страны.
Она покачала головой и сказала со вздохом:
— Бедный Джордж.
— Я до сих пор выкраиваю время дважды или трижды i педелю вспомнить о своих детских достижениях, — продолжал спортсмен-любитель.
— Но вы же не сказали, что были чемпионом.
— Но я же сказал, что коварен, а этот нелюбезный молодой человек получил по заслугам, — ответил Картере. Потом он рассказал ей еще множество занимательных баек — непринужденно, почти механически, после чего они заказали еще по бокалу, и он отвез ее в папин пентхаус. Тем же вечером он тщательно прочесал апартаменты «Брекенридж» и обнаружил два подслушивающих устройства — одно в телефонном аппарате, второе в ночнике у кровати. Приятно думать, что кому-то совсем не безразлично твое пребывание в этом городе, заметил он про себя и стал раздумывать, когда же и каким образом Уиллистон передаст ему список «укромных углов». Прежде чем покинуть «Преисподнюю», они обговорили и запомнили график выхода на связь и радиочастоты, договорившись и о лимите продолжительности работы в эфире — пятьдесят секунд. В одиннадцать пятьдесят одну второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов набросил одеяло на телефонный аппарат, отключил от сети ночник, потом отнес свой радиоприемник в ванную и плотно закрыл дверь. Затем открыл на полную мощность холодный и горячий краны.
В одиннадцать пятьдесят две он включил приемник и настроил его на первую из пяти заранее обговоренных волн. Он посмотрел на циферблат золотых часов «Ролекс» и стал наблюдать за бегом секундной стрелки: она миновала цифру «четыре» и побежала к «пятерке». Добежав до «шестерки» — ровно в одиннадцать пятьдесят две с половиной, или в двадцать три пятьдесят две тридцать, если уж выражаться армейским языком, — он услышал голос каскадера.
— Диспетчерская Тампы, диспетчерская Тампы… Пожалуйста, повторите номер полосы и команду на посадку. Полоса номер четыре свободна, верно?
Ага.
Арболино докладывал, что он, Гилман и Уиллистон прибыли в зону боевых действий и что, по его предположениям, четвертый агент — П. Т. Карстерс — также выдвинулся на огневую позицию.
— Говорит диспетчерская Тампы, — услышал миллионер ответ Гилмана. — Да, полоса номер четыре свободна. Снижайтесь на высоту две тысячи по направлению ветра.
Время работы в эфире: восемнадцать секунд.
Слишком краткие переговоры, чтобы кто-нибудь смог записать или запеленговать с Помощью радиолокатора.
Гилман подтвердил, что коллекционер оружия разместился в отеле и вошел в контакт с Пикелисом. Находясь в том же отеле, человек из Лас-Вегаса мог работать связником между Карстерсом и остальными членами команды. Они договорились использовать радиотелефон в «бентли» лишь в исключительных случаях. Они также решили нанести свой первый удар после тщательного визуального изучения расположения обороны противника.
В понедельник Уиллистон отправился играть роль социолога-эксперта по общественному мнению и брать первое интервью. Он решил начать с доброжелательного всеядного критика, который рецензировал для «Дейли трампет» новинки телевидения, кино, а также постановки местного театра и классического балета. Артур Эндрю Гордон Уиллистон нашел, что упитанному и претенциозному Фредерику У. Кимберли, чей пахучий лосьон для бритья выдавал в нем закадычного друга отставных вожатых бойскаутских отрядов, было совершенно наплевать на фильмы и телепередачи, которые он регулярно хвалил на страницах местной газеты. Но он не усматривал греха в своей лжи. Поставляя редактору и заведующему отделом культуры то, что им требуется, чопорно заявил критик, сам он получал то, что требовалось ему — еженедельный чек и ежегодную командировку в Нью-Йорк, написать серию репортажей о тамошней театральной и музыкальной сцене и покутить в ихних шикарных французских ресторанах.
— Конечно, много времени у меня отнимают и собственные рукописи — мое творчество, — заявил он в заключение.
— Вы, не сомневаюсь, пишете пьесу?
Фредерик У. Кимберли с благодарностью осклабился.
— Но вы же понимаете, это будет отнюдь не коммерческая поделка, — сурово заявил он. — Одноактная вещица — публика оценила бы ее как авангардистское произведение. Действие разворачивается в туалетной комнате королевы в Букингемском дворце накануне мировой атомной войны. Надеюсь, что это не покажется слишком претенциозным, но в ней есть нечто ионесковское — в интонации.
Уиллистону удалось вернуть разговор в русло обсуждения вкусов и склонностей жителей Парадайз-сити в области индустрии развлечения. «Социолог» тщательно все записал и, покинув критика, отправился брать напрокат автомобиль. Он поехал на голубом «дарте» к почтамту, отправил два письма и получил бандероль с бланками анкет, присланную ему Южной корпорацией по изучению общественного мнения. Потом он позвонил директору программ местной телевизионной станции, который так обрадовался звонку социолога, уважающего современное телевидение, что пригласил разведчика пообедать с ним в загородном клубе. Уиллистон уже приступил к десерту, когда в клуб приехал П. Т. Карстерс, назначивший здесь свидание с Кэти Пикелис. А тем временем в кемпинге Арболино потягивал холодное пиво и прослушивал переговоры местной полиции с целью определения стандартных маршрутов и расписания движения полицейских патрульных машин. Ближе к вечеру каскадер запер трейлер, отцепил его от автофургона и выехал исследовать местность на предмет нахождения возможных мест для встречи.
Той же ночью, используя простейший шифр, он отправил радиограмму с указанием координат трех явок, обозначенных им как «Боб», «Морт» и «Джо-Джо». Это был самый элементарный двоичный код, а указанные им точки были расположены в квадрате В-3 на стандартной туристической карте округа, которая обозначалась в шифровке как Д-5. Во второй радиопередаче, состоявшейся в тот же вечер — во время одиннадцатичасовых новостей по местному радио, — было сообщено об аресте и признании Сэма Клейтона. Сообщение было кратким и традиционным, отражающим мнение директора отдела новостей о том, что к «очередному случаю поножовщины, устроенной чернокожими», едва ли следует относиться как к чему-то экстраординарному. В сущности, эта новость не представляла интереса ни для кого, за исключением преподобного Эзры Снелла, в чьей церкви Клейтон танцевал во время убийства, родственников Сэма Клейтона и девушки по имени Ширлироуз, в чьем обществе в день убийства обвиняемый неотлучно находился с девяти вечера до утра следующего дня. Ни священник, ни Ширлироуз не знали в точности, как же им поступить, ибо оба прекрасно знали, как поступает местная полиция с людьми, от которых «одно беспокойство».
Почти все обитатели Парадайз-сити, каждый в разной степени, боялись чем-то вызвать недовольство у людей Пикелиса. Горожане боятся не только полиции, сделали вывод Арболино, Гилман и Уиллистон, встретившись поздно вечером в среду на явке «Джо-Джо» — укромном местечке близ песчаного карьера на шоссе номер 99. Головорезы, нанятые в качестве сборщиков взносов для «Службы безопасности торговых работников», и прочие взаимосвязанные организации вызывали еще пущий страх — это Гилману и Уиллистону удалось лично выяснить из подслушанных обрывков разговоров. Они выработали план первой операции, и спустя час — около четырех утра — Гилман изложил этот план П. Т. Карстерсу. Используя инфракрасный излучатель, чей луч был невидим для невооруженного глаза, он начертил свое послание на стене административного здания, расположенного как раз напротив отеля «Парадайз-хаус». Надев специальные очки, которые со стороны можно было принять за обычные очки автогонщика, богатый коллекционер без труда «прочитал» точки и тире азбуки Морзе.