— К операции все готово? Я имею в виду людей? Оцепление, информационная поддержка? Инсайдеры в силовых структурах?..
— Да, конечно! — кивнул головой водитель. — Давно все готово… Ну вот и приехали.
«Лексус» заехал в услужливо открывшиеся при его приближении ворота коттеджа.
— Здесь удобное место, возвышенность, холм… все, как на ладони. Отсюда и будем наблюдать…
— Когда они его привезли? — поинтересовался Аркадий Иванович, выходя из машины.
— Да с час, примерно, назад.
— Хм…Быстро вы тут обустроились…
— Так работаем… Аркадий Иванович!
— Андрей…
— Да, Аркадий Иванович?
— Ты думаешь это Костас?
— Ну если вы помните… я с самого начала…
— Да помню, я помню… — отмахнулся пожилой. — Жалко будет, если это он… Я ведь его с черти каких лет знал… работали вместе… Да… вот ведь судьба! Ладно Андрей, командуй…
От дверей коттеджа к ним спешил невысокий черноусый парень, одетый в белую сетчатую майку и шорты с кроссовками.
— Истинные прибыли! — начал говорить он еще на подходе. — Здравствуйте, Аркадий Иванович!
— Сколько их? — спросил Андрей, голос у него стал властный.
— Трое.
— Не маловато? — прищурился пожилой.
— Куда их больше-то? — пожал плечами черноусый, — Стандартная штурмовая группа. Пойдемте, я вам покажу место наилучшего обзора!
RAV4 бодро перевалил через мостик и уже приготовился въехать под поднятый шлагбаум, когда из кустов выскочил Мустафа. Он перекрестно замахал руками требуя остановиться.
— Чего? — высунулась в окошко Мила. Она была за рулем.
— Дальше нельзя! Сюда на проселок сворачивайте! Быстрее, быстрее!
— Раскомандовался тут… — пробурчала Мила, поднимая стекло.
Джип заворчав двигателем, съехал с дороги, поднялся на пригорок, затем спустился в низинку. Мустафа трусил следом за ним.
— Здесь, здесь… — помахал он рукой, показывая, где следует остановиться.
Джип вздрогнул и затих. Мила соскочила с сидения не вынимая ключа из замка зажигания. Слева хлопнул дверкой Ким. Наклонив спинку водительского кресла, последней из салона выпорхнула Рита. Истинные были облачены в комбинезоны из легкой ткани, хамелеоновским образом меняющей оттенок в зависимости от освещения и цвета окружающей среды. На спинах у девушек были закреплены круглые ножны с серпами. Кастеты Кима крепились с внутренней стороны запястий, на несложном приспособлении, позволяющем им при необходимости, прыгать прямо в ладонь.
— Вот карта… — Мустафа развернул лист бумаги. — Не ахти конечно, но все, что успели добыть…
Ким молча забрал у него карту.
— Почему мы только сейчас узнали про операцию? — мрачно спросил он.
— Ты меня спрашиваешь? — Мустафа удивленно развел руками. — Я-то откуда знаю? Руководству видней.
Мила дернула его за рукав:
— А почему ты, гнида, покинул квартиру и нарушил инструкцию?
— Я па-апрошу! — он убрал руку. — Повежливей, мадемуазель! Сказали мне, я и покинул…
— Кто сказал? — глаза Милы стали почти черными. Рита предостерегающе положила руку ей на плечо.
— Руководство! — сказал Мустафа снисходительным голосом. — Опять же руководство, Милочка!
— Я тебе не Милочка! Говно — твое руководство! И ты говно!
— Хватит! — рявкнул ей Ким, и повернулся к Мустафе. — Он еще жив?
— Кто? — удивился тот. — Ах да… жив, жив… десять минут назад, по-крайней мере, был жив…
Ким презрительно посмотрел на него, но больше ничего не сказал.
Перед Никитой стоял пожилой, невысокий человек выражено восточной внешности. Высокий, изборожденный морщинами лоб, крупный нос, прищуренные хищные глаза под кустистыми бровями, тонкие губы, искривленные, в раз и навсегда прилипшей к ним, равнодушно-презрительной усмешке. Смолисто-черные, кудрявые волосы, изрядно тронуты сединой. Сильно сутулился, почти горбился. Одет по жаре, в какую-то широкую, цветастую рубашку, на выпуск, светлые брюки и босоножки. Это несоответствие между зловещим выражением лица и легкомысленным одеянием дополняло собой ощущение угрозы, которым было пропитано пространство вокруг этого человека. Нечеловека…
— А это я с тобой разговаривал, Наблюдатель, через своих пифонов — голос был резким и скрипучим. Не хриплым, а именно скрипучим, как на старой пластинке. Крайне неприятным.
— К-то т-ы? — Никита еще не совсем отошел от той гадости, которую ему вкололи, губы у него не слушались, язык заплетался, как у пьяного.
— Кто я? — усмехнулся тот. — А ты разве еще не понял? Или ты боишься, себе в этом признаться? Ну и правильно боишься! Я вашего брата живым не отпускаю, не в моих это правилах! Я даже не стану обещать, что не больно тебя зарежу, если скажешь все, что мне нужно. Потому что я и сам могу узнать все, что мне нужно, без твоих слов, а гуманизм мне чужд.
Он смотрел в упор, безжалостным, немигающим, змеиным взглядом, от которого вставали дыбом волосы и по спине бежали мурашки. Никита почувствовал, что на лбу выступила испарина. Словно сама смерть уставилась на него, своими пустыми глазницами. Ощущение усиливалось тем, что все скопившиеся в комнате нелюди, глядели на него точно также. Наверное такой взгляд был у Медузы-Горгоны. Только вместо того, чтобы окаменеть, Никита наоборот, почувствовал, что тело начинает пробивать крупная дрожь, словно от холода, хотя в доме было наоборот, жарко и душно. Внезапно сутулый развернулся на каблуках и заложив руки за спину принялся ходить взад-вперед по комнате, словно в ней было пусто. Остальные расступались перед ним, и тут же вновь смыкались за его спиной. Это было странное, жутковатое зрелище. Сутулый обошел вокруг Никиты, раздвигая своих марионеток, словно высокую траву. Встал у него за спиной. Некоторое время молчал. Никита почти физически, чувствовал, как он сверлит взглядом его затылок, словно пытается заглянуть прямо в черепную коробку.
Между тем, действие неизвестного наркотика прошло, мозг подстегиваемый гармонизатором, вновь стал работать четко и быстро. От браслета по руке распространялось ощущение тепла и даже какой-то вибрации. Никита наконец, начал адекватно воспринимать окружающую обстановку. Он попытался оглядеться. Деревенский дом. Скрипящий под ногами топчущихся антов, дощатый пол, беленые известкой, стены и потолок. Не смотря на светлое время суток, под потолком желтела тусклая, одинокая лампочка, без абажура. В доме имелось, по-крайней мере, две комнаты. Вход во вторую, виднелся за спинами столпившихся антов и был кокетливо прикрыт кисейными занавесками. Окно справа, закрыто плотно запертыми ставнями, но дневной свет откуда-то все же сочился. Изо всех сил скосив глаза, Никита увидел второе окно, напротив которого, отодвинув стволом цветочный горшок, по-хозяйски расположился на столе, ручной пулемет на сошках. По бокам стола, стулья. Никита посмотрел налево, там расположилась русская печь, возле нее какие-то ведра, лавки… Впрочем из-за толпящихся антов, все, что стояло на полу, было плохо видно. Сами «муравьи» являли собой весьма странное зрелище. Они все время двигались не останавливаясь ни на секунду, словно настоящие муравьи или пчелы. Но не просто хаотично, а время от времени соблюдая некую симметрию. Двое из них, стоящие в паре метров друг от друга могли одновременно повернуть голову или сделать шаг в одну и ту же сторону, в то время как особи располагающиеся между ними, ничего подобного не совершали. Все они оказались молодыми, или даже очень молодыми парнями, от совсем юных, до примерно двадцати пяти — двадцати восьмилетнего возраста. Многие из них были увешаны оружием, гранатами и пулеметными лентами, словно революционные матросы или афганские моджахеды на марше. Да и вообще, в чем — в чем, а в оружии тут недостатка не наблюдалось: крупнокалиберный пулемет у стены, развернут стволом куда-то за спину Никиты, наверное, в сторону дверного проема, пирамида автоматов в углу, ящики с боеприпасами и даже, кажется, гранатометы, сложенные аккуратным рядком на печке.
— М-да… — задумчиво сказал откуда-то сзади, сутулый, — хорошо закрылся… ни пса, не разобрать… Или это я сноровку теряю… Ну да ладно, время деньги… время жизнь…
Он вышел из-за спины Никиты и опять уставился на него, своими змеиными глазами: