— Денежный вопрос для нас имел первостатейное значение, — подал голос Фаберовский.
— Похвальный реализм, — сказал Черевин. — Я знавал вашего Рачковского, еще когда он только в Третье отделение поступил. Он не стоит того, чтобы ради него рисковать.
— А я еще раньше его поступил, при Селиверстове, — подскочил на скамейке Владимиров, едва не выронив изо рта сигарету, но тут же смущенно замолчал.
— Может быть, — неодобрительно промолвил Черевин. — Всего не упомнишь. Ну да теперь и без вашей помощи мой Федосеев со своим Селиверстовым и Секеринским его оттуда сковырнут!
Черевин достал из голенища сапога плоскую фляжку и, ловко отвернув пробку, забулькал.
— Должен открыть вам карты, господа: у нас с ними цели разных масштабов. Я хочу спасти ныне царствующую династию от краха.
Заметив, как при словах «спасти династию» поморщился поляк, Черевин повернулся к нему и вперил свои вдруг пьяно заблестевшие глаза в лицо Фаберовскому.
— Да-да, судьба династии действительно в опасности! И не террористы, жаждущие прервать жизнь нашему обожаемому монарху, угрожают ее дальнейшему существованию, нет. Угроза таится в ней самой. Наш наследник — форменный дегенерат, он не способен править великой страной. Георгий будет поспособнее его, но он, как вам, быть может ведомо, серьезно болен туберкулезом. Ему будет не по силам управлять монархией должным образом. Михаил, младший сын государя — вот кто может спасти от хаоса и разрушения наше Отечество. Но у него нет никаких шансов занять престол. Никаких шансов, господа.
Черевин опять приложился к фляжке. И тут со стороны тенистой дубовой аллеи, спускающейся прямо от Фермерского дворца вниз к колодцу, раздался громовой голос:
— Черевин, Черевин! Я знаю, что ты тут, скотина! Мне удалось удрать, не ударить ли нам по коньячку?
Все трое разом обернулись на голос и увидели подходящего к ним медведеобразного бородатого человека в потертом голубом мундире Атаманского полка на расплывшемся теле, в расшитых большущий заплатой клином на крупном бабьем заду серо-синих шароварах с двойным лампасом, человека, чей образ был растиражирован в тысячах портретов для каждого маломальского присутственного места и которого в России мог не узнать разве что какой-нибудь темный крестьянин, никогда не выходивший за околицу своей глухой деревни.
— Государь… — просипел Артемий Иванович, немея от охватившего его волнения.
С залива пахнуло морем, ветерок принес слабый запах гнилых водорослей.
— А, ты не один… — разочарованно сказал царь, входя в беседку. — Что это за люди?
Казалось, гигантская фигура Александра разом заполонила все небольшое пространство под навесом, отчего все трое в ней сидевшие как-то сжались, стараясь сделаться меньше и незаметнее.
— Инженеры, ваше величество, — пояснил Черевин, — снимают дачу в Новом Петергофе. Специалисты по минному делу. Я по утру проверял посты гвардейского экипажа на берегу да нашел вот на обратном пути здесь у колодца подозрительный предмет и подумал: не бомба ли это? Вызывать саперов долго, понимаете сами, вот и пришлось прибегнуть к помощи простых, преданных вам подданных.
— Почему сразу не сказал?
— Не хотел беспокоить, ваше величество. Вдруг пустое… Так ведь и оказалось.
— Ну смотри у меня, Черевин! — царь пригрозил генералу пальцем. — За каждым кустом, каждым деревом.
— Ваше величество…
— За что и люблю тебя, каналья. — Александр поместился на скамейку между Черевиным и Артемием Ивановичем и достал точно такую же, как у начальника своей охраны, флягу из-за голенища. — Ну, давай выпьем. И им тоже налей. Ты по какому ведомству состоишь? — царь ткнул пальцем во Владимирова.
— По министерству внутренних дел… — пролепетал Артемий Иванович. — Вернее, по части просвещения…
Черевин сделал ему страшное лицо и Владимиров, окончательно стушевавшись, умолк.
— Хочешь, я сделаю тебя министром просвещения? — спросил Александр.
Владимиров в ответ издал лишь неопределенный звук, не сумев выдавить из себя ни одного слова. Император неприветливо взглянул сверху вниз на взиравшего на него с немым благоговением Артемия Ивановича. От ужаса и счастья лицезреть обожаемого монарха глаза Владимирова вылезли из орбит и приобрели совсем бессмысленное выражение.
— Что, страшно царя-то вблизи видеть? — Александр презрительно ухмыльнулся. — То-то же. Эх, гнетет меня, Черевин, предчувствие: не будет из Николая никакого толку. Вот есть он сейчас ребенок, таким и останется. Как тряпка. Это у него от мамаши. Да и Георгий тоже хорош. Эх, почему не Мишка у меня первый родился. Вот из него бы я сделал настоящего царя.