— Что? — встревожено спросила Пенелопа, увидев, как изменилось его лицо. — Гурин?
— Нет.
— Тогда ты опять собираешься на континент?
— Нет. Я думал, что навсегда избавился от старых неприятностей, а они лишь заснули на время и опять пришли ко мне.
Он протянул ей телеграмму и она прочитала весьма немудреный текст:
«Советую вам исчезнуть также, как исчез Ландезен, иначе будет плохо. Рачковский»
— Ты мне ничего не объяснишь? — спросила Пенелопа.
— Нет.
— Но что мы тогда будем делать?
— Я хочу тебе еще раз предложить свою руку.
— Я согласна, — сказала Пенелопа и пригрозила поляку пальчиком: — Но только попробуй еще раз не прийти в церковь!
Глава 6. Петергофский праздник
3 августа, воскресенье
Жизнь у Артемия Ивановича была не в пример спокойнее, чем у Фаберовского. Расставшись с поляком на Балтийском вокзале, он пробродил целый день по Петербургу, дошел до Невы и даже плюнул в нее, стоя у часовни на Николаевском мосту. Хотя Черевин велел им и носа не показывать в Петергофе, Владимирова с каждым часом все больше и больше тянуло обратно. После встречи с царем его жизнь обрела новый смысл, а вкус коньяка из крышки от царской фляжки до сих пор держался у него во рту. Но Артемий Иванович знал, чувствовал всеми фибрами своей верноподданнической души, что они с Государем недоговорили тогда, что он, Артемий Иванович, не успел рассказать обожаемому монарху, как он любит его, как он готов положить за царя на алтарь Отечества живот свой и все имущество свое, которое состояло из одной сорочки без пуговицы как раз напротив жертвуемого живота, потрепанного пиджака, висевших на коленях пузырями брюк и порыжевшего от дождей котелка. Артемию Ивановичу надо было бы еще раз встретиться с императором, пасть восхищенно на колени и растолковать ему получше, какое именно местечко мог бы Государь ему устроить и какую пользу бы смог Артемий Иванович приносить Государю на этом местечке. Но чтобы встретится с императором, надо было вернуться в Петергоф, что Артемий Иванович, не задумываясь, и сделал.
В Петергофе его постигло страшное разочарование. Император вместе с семейством, так и не дождавшись разговора, отбыл на отдых в финские шхеры. Посетив последовательно колбасную, «Вену» и монопольку, Артемий Иванович вышел с опустошенной душой и карманами на Петербургский проспект и потащился по нему куда глаза глядят. А глаза его глядели в сторону Ораниенбаума, не доходя до которого на берегу залива, можно было попытаться пристроится в одной из дач близ деревни Бобыльская, где надзор за дачниками был слабее и где от владельцев дач не требовалось подавать на них никаких сведений в Дворцовое управление.
Дачи эти находились у западной границы громадного парка, владения принца Ольденбургского, протянувшегося узкой полосой вдоль взморья. Дом, на который вывел Артемия Ивановича запах жарящегося мяса, принадлежал надворному советнику Стельмаху и представлял собою подобие швейцарского домика-шале, по стенам которого вились гортензии, а перед домом была разбита огромная клумба, по которой Артемий Иванович сразу же и прошелся.
— Не сметь ходить сюда! — заорал на него сам хозяин, который в это время с женой и двумя перезрелыми дочерьми пил чай на веранде. — Здесь не подают.
— Я из охранного отделения, — сказал, не смущаясь, Артемий Иванович. — Мне показалось, что вы говорили что-то про государя.
— Нет-нет, мы говорили о государыне, — нервно сказал Стельмах. — В этом году на ее тезоименитство в Петергофе будет большой праздник.
При этом надворный советник слащаво улыбнулся.
— Вам самому-то не противно нести такую чушь? — спросил Владимиров, переминаясь на когда-то великолепных хризантемах. — Что вы там такое жарите?
— Не знаю, — неизвестно зачем соврал Стельмах. — Надо спросить у кухарки.
— Тогда проводите меня к ней. Да, и еще. Меня прислали к вам для охраны особы государя от крамолы. Поэтому я буду жить у вас в дровяном сарае.
Стельмах покорно согласился и провел Артемия Ивановича на кухню, где оставил его наедине с кухаркой. Осмотр сей особы вполне удовлетворил Владимирова. Это была цветущая румяная девка по имени Февронья с толстой, пшеничного цвета косой, с которой ему не стыдно будет в случае чего выйти на люди.
Не решившись требовать со Стельмаха еще и пищевого довольствия, Артемий Иванович для столования при его кухне отбил кухарку у ее прежнего ухажера, пожарного из ораниенбаумской брандкоманды, который в отместку за это с тех пор регулярно делал отбивную из Артемия Ивановича. Пожарник был силен как бык и часто чистил своей надраенной медной каской лицо Артемия Ивановича, но Владимиров не сдавался, иначе он просто умер бы с голода. Его основным преимуществом было галантерейное обращение, от которого девка млела и таяла, отбирая Артемию Ивановичу самые вкусные куски из того, что она могла утаить от барского стола.