Сутки понадобились на подбор материалов по имеющимся фигурантам предстоящего дела. Все они были не очень чисты на руку и частенько норовили залезть в чужой карман, а уважаемый немецкий банкир Эдгар Мост, помимо обязательного членства в СЕПГ еще оказался и внештатным сотрудником — неофициальным информатором — "Штази" с оперативным псевдонимом "Генри", исправно стучавшим на друзей и коллег. Ничто не меняется в подлунном мире и успех чаще всего сопутствует тем, кто активно его ищет и легко способен поменять самоуважение на карьерный рост.
Ханс, не понаслышке знавший многих своих подопечных, посоветовал мне сначала наведаться к своему бывшему шефу, и только после консультации с герром Эрихом лезть в разборки с банкирами. По его словам старый хитрец Мильке самую важную информацию не доверял никому и хранил только в своей голове.
Из Бирмингема до Темпельхофа в Западном Берлине лететь меньше двух часов — планета давно перестала быть чем-то обширным, а Европа и вовсе сжалась как шагреневая кожа. Чем больше исполнялись желания ее управителей, тем меньше она становилась, угрожая или исчезнуть однажды окончательно как географическое понятие или превратиться во что-то новое, чего никогда еще не было раньше — в один большой разноязыкий город. Но даже два часа можно провести с большой пользой, если взять в дорогу нужные документы.
Всю дорогу я изучал монстра, которого создали восточные немцы — их Государственный банк, до возможностей которого советскому Госбанку не дорасти уже никогда. В ГДР банковская система была доведена до своего логического итога: вся банковская деятельность монопольно осуществлялась одним Госбанком. Кредитование частных лиц, фабрик и колхозов, эмиссия денег, выпуск облигаций госзайма, продажа ценных монет, выплата зарплат, пособий, стипендий, расчеты между предприятиями — все делал только Государственный банк. Немцы не стали заморачиваться с созданием каких-то специализированных заведений вроде Стройбанка или Сбербанка как в СССР, возложив все финансовые операции на один орган. И, значит, наследство после его смерти должно было получиться действительно колоссальным!
Я только не очень понимал — какое отношение я или Серый имеем к этому наследству, ведь по уму достаться оно должно было самим "осси", но за последние годы как-то незаметно выработалась привычка хватать все, до чего дотягиваются руки и потом уже думать о социальной справедливости. Которую мы с Фроловым в любом случае понимаем лучше, чем какой-нибудь наследник Круппов или Дюпонов.
Берлин бурлил. На каждом перекрестке собирались люди, что-то скандировали, таскали за собой транспаранты, флаги, картонки с лозунгами и радовались непонятно чему. Они сбросили власть политиканов и добровольно собирались подставить шеи под банкирское ярмо — ну разве не повод для ликования? Зато свобода! Энергия масс выплеснулась на улицы и ощутимо давила на немногочисленных случайных зрителей, увлекая их за собой в людской водоворот. Кажется, никто не понимал, что происходит, но всем хотелось принять в событии посильное участие. Всюду виднелись микроавтобусы с логотипами немецких, французских, итальянских телекомпаний. Они следовали за караванами строительной техники, кучковались возле немецких министерств, особенно много их собралось в центре — у Бранденбургских ворот, где образовался какой-то стихийный митинг.
— Так уже третий день, — прокомментировал Берндт, резко выкручивая руль вправо. — Никто не следит за порядком, все митингуют. Стену разломали. Это восемнадцатое ноября моя бедная Германия запомнит надолго!
Серый, помнится, еще в Москве говорил, что стену начнут разрушать девятого. Должно быть, с тех пор что-то изменилось.
На Норманненштрассе, у штаб-квартиры Штази творилось вообще что-то непотребное: словно кто-то неумелый пытался организовать штурм здания и направить толпу на разграбление ненавистного учреждения, но люди как будто все еще привычно боялись, что очень скоро власти опомнятся и накажут всех. Соглашаясь выкриками с самопровозглашенными лидерами, народ не спешил крушить двери, за которыми виднелись испуганные лица персонала, занявшего оборону.