Я не знал ни о каком Сан-Карлосе, но смысл послания понял.
— Как пожелаете. Но если вы сдадитесь, то, значит, они победят окончательно и бесповоротно. И ваши сограждане останутся обманутыми глупыми "осси".
— Вы опять что-то задумали?
Он как-то весь подобрался, взгляд его перестал быть рассеянным и стало заметно, как напряглись желваки под дряблой кожей.
— Вы знаете такого замечательного человека, каким без сомнения является Эдгар Мост?
Мильке посмотрел куда-то в потолок, и уже через пару секунд переспросил:
— Банкир? Из Госбанка?
— Точно, он. Ханс называл его "Генри".
— Генри. Помню, конечно. Большой толстый человек. На Коля похож. Хороший специалист. На хорошем счету в партии был. Ничего особенного. Таких людей много. Так зачем он понадобился?
Я положил перед ним на стол распечатку телефонного разговора между Мостом и Алексом Озенбергом. Самого телефонного разговора никогда не происходило, но Луиджи посчитал, что мне легче будет уговорить Мильке на деятельное сотрудничество, если в его руках появится хоть какое-нибудь доказательство сговора банкиров. Важно лишь, чтобы оно выглядело так, как должно было бы выглядеть настоящее. И меня даже не мучила совесть — ведь этот еще несостоявшийся разговор, или очень похожий на него, обязательно произошел бы через неделю-другую.
Мильке быстро пробежал по тексту глазами, разгладил листок и уже внимательнее прочел еще раз. Поднял голову и спросил:
— Откуда это у вас? Вы прослушиваете этих людей?
— Конкурентные войны, герр Эрих, — ответил я. — У меня тоже есть маленькие тайны. Главное, что этот документ теперь у нас, и мы можем решить, что нам делать дальше.
— Гнида, — совершенно спокойно произнес Мильке. — Он хочет продать наш банк западным капиталистам! Пока Камински пытается выторговать приемлемые условия, этот жирный боров спешит все распродать!
В тексте ничего подобного не было. Там шла речь всего лишь о том, что Мост очень желает встретиться в приватной обстановке с герром Коппером по вопросам дальнейшего существования Госбанка ГДР и о предоставлении кредитной линии для первого коммерческого банка в обновленной Восточной Германии.
Кажется, Луиджи хорошо просчитал старика — не упомянув открыто в диалоге о цели планируемой встречи, сумел намеками подвести к единственно напрашивающемуся выводу. Наверное, я и сам бы легко поверил в истинность этой фальшивки, если бы достоверно не знал, что Лу с помощниками составили ее за пару часов.
— Рано я ушел в отставку! — пожаловался Мильке. — Смалодушничал. Нужно было не бояться, а как Войцех в восемьдесят первом объявить в стране военное положение и всех этих Мостов выкинуть за стену! Это все Горбачев со своей Перестройкой. Доигрался, мальчишка! Мы думали, что он знает, что делает!
Он начинал распаляться, на лице проявилась расчетливая жестокость, и в голосе сталь вперемешку с истеричной плаксивостью, он удивительно преобразился, но мне совсем не хотелось слушать очередную порцию его сожалений, лозунгов и угроз.
— Герр Эрих, когда я уйду, у вас будет достаточно времени для поисков ответов на все ваши вопросы, а сейчас мне очень хотелось бы вернуться к вашему банкиру. К Генри.
Мильке недобро посмотрел на меня, тяжело засопел, подавляя гнев, плечи его опустились и спустя десять секунд передо мной снова сидел уставший от жизни старик.
— Да-да, Генри, конечно, Генри. Что вы хотите с ним сделать?
— Я хочу принять его предложение вместо Deutsche Bank. Я хочу на основе Госбанка ГДР создать коммерческий банк, который станет одним из крупнейших в Европе, а года через три-четыре, когда страсти улягутся — потихоньку приватизировать его для граждан Германии. Проведем публичное размещение акций. Для ваших немцев — бесплатно, для остальных — за деньги. Шестнадцать миллионов восточных немцев будут вам благодарны.
— Нет, — возразил Мильке. — Никто не должен знать, что я помогал вам. Это непрофессионально.
— Хорошо, как пожелаете. Я профессионал немножко в другой области, но ваши резоны мне понятны. Однако, чтобы идея сработала, должен знать, чем можно заинтересовать этого господина. Чем на него надавить и как заставить принять мое решение. Понимаете?
Мильке почесал подбородок, встал из кресла, шаркая тапочками по дешевому линолеуму, подошел к тумбочке, на которой стоял телевизор, достал из ящика под ним блокнотс прицепленным на веревке коротким карандашом, написал на одной из страниц несколько цифр: