Ведь англичане серьезно считают, что наибольшей тягой к справедливости страдают именно они. Это верно во многом: тяга сильна. Только справедливость у них странная: все, что идет на пользу Альбиону — праведно, все, что умаляет его силы — порочно. Это особенное отношение выработалось долгой историей, когда Британия была единственной по сути доминирующей силой в мире и как-то в общественном сознании сложилось тождество: что хорошо Британии, то хорошо и миру. Времена явного превосходства давно ушли, а взгляды сохранились.
Но сказать честно, мне и самому не хотелось бы становиться американским политиком. Очень неблагодарная это работа — врать на голубом глазу избирателям, коллегам, всем подряд и обо всем подряд, но при этом сохранять для окружающих иллюзию своей искренности и многозначительности.
Взять, к примеру, знаменитую Четырнадцатую поправку к Конституции США, изданную в далеком 1868 году. Весь мир знает, убежден и уверен, что ее первая статья и вся она целиком посвящена равноправию негров. Кое-кто вспомнит, что в первые сорок лет ее действия американскими судами были рассмотрены около трехсот исков, основанных на ее положениях. При этом только два десятка дел были связаны с неграми, а остальные двести восемьдесят разбирали непонимание между властями и американскими же корпорациями, юристы которых, очень широко трактуя эту поправку, добились расширения ее первого раздела и на американские компании. Для меня это невероятная загадка — как можно таким образом трактовать закон? Ведь там прямо сказано: "Все лица, родившиеся или натурализовавшиеся в Соединенных Штатах…. не могут быть лишены жизни, свободы или собственности без надлежащей правовой процедуры…" Где здесь хоть слово о корпорациях?
Но дальше — хуже. Потому что всего разделов в этой наидемократичнейшей поправке ровно пять. Пятый — чисто организационный, поэтому действующих четыре. И если о первом с большой натяжкой можно сказать, что посвящен он несчастным чернокожим, их равным правам и сохранности имущества свободного человека, то уже второй прямо ограничивает бедолаг-индейцев в выборном процессе. А вся поправка в целом посвящена скорее мятежникам, желающим пробиться во власть, чем каким-то несчастным неграм. Но мы ее знаем именно как освободившую чернокожее население, потому что нам нет нужды читать ее самостоятельно, ведь нам все растолкуют юристы и сенаторы.
Хорошо, что хоть в своей стране у нас находятся смельчаки, решающие однажды сами заняться политикой, не доверяя более тем, кто вещает с высоких трибун. Дай бог, чтобы усилия этих смельчаков не пропали понапрасну.
Глава 10
Заниматься бизнесом и не быть при этом завсегдатаем светских вечеринок и собраний невозможно никак. Рано или поздно самый нелюдимый и поглощенный работой миллиардер будет вынужден выползти на какой-нибудь раут в виде скачек, балов и концертов, или, на худой конец, под софиты и телекамеры вездесущих журналистов.
Так положено в высшем свете — все должны знать всех, и если кто-то сторонится остальных, то общество способно устроить отступнику весьма чувственную обструкцию. На словах и внешне все останется так же как раньше: разговоры о дурной погоде и социальной безответственности правящего кабинета, но на деле никто не станет вести с вами никаких серьезных проектов, ведь мало кто любит ставить на темную лошадку. Поэтому необходимость регулярных посещений подобных мероприятий становится жизненно важной.
А если у вас в друзьях числится кто-то вроде современного представителя славного рода Йорков, то постепенно присутствие в обществе кружевных шляпок, шелковых и шерстяных галстуков, смокингов и камербандов становится святой обязанностью.
— Зак, — радостная Долли вошла в кабинет и положила передо мной конвертик от какого-то общества любителей гребли на байдарках из Уортинга, — вам пришло приглашение.
В здешнем истеблишменте все состоят в каком-нибудь обществе, а то и сразу в пяти. Здесь каждый подданный Ее Величества является согражданам непременным любителем чего-нибудь: техасских пчел, натуральных табуреток, пластронов (чего бы это не значило), бега по девонширским пустошам, английских скаковых лошадей или даже чистопородных шайров. Большинство, конечно, ограничиваются одним-двумя, в число которых в обязательном порядке входит "Клуб любителей выпить в ближайшем пабе", но встречаются и уникумы, известные всей Англии.
— Это важно? — я еще не научился определять достоинство приглашения по его конверту. — Я не умею грести на байдарках. Да что говорить о байдарках — я вообще грести не умею. Хоть на плотах, хоть на каноэ, хоть на шлюпках.
Я перевернул конверт, высыпал из него на стол картонку с приглашением.
Ничего особенного — Долли получала таких по пять штук ежедневно и ранее это ее так не возбуждало. Я совсем не понимал, в чем дело, что вызвало ее такую бурную реакцию?
— Не понимаю, — сказал я. — В этом обществе должны состоять все особы королевских кровей? Или что?
— Зак, вы так много ездите по миру, — соболезнующее произнесла Долли, сложив руки лодочкой на тощей груди, — что совершенно упускаете из виду происходящее дома. Посмотрите, кто подписал это приглашение.
Кривой автограф подписавшего был продублирован машинописной строчкой: сэр Хью Бидвелл, директор Riggs AP Bank Ltd, директор Allied Lyons Eastern ltd. Я не знал ни таких банков, ни фирм, ни людей с похожими фамилиями. Поэтому немножко вспылил, раздосадованный неузнаванием:
— Долли, если вы решили поиграть сегодня в день загадок, то выбрали не лучшее для этого время! Кто такой этот Бидвелл? И почему я должен радоваться этому приглашению? Я даже о банке таком никогда не слышал!
Секретарша поджала свои и без того тонкие губы, приняла вид статуи Георга IV, не его самого, а, скорее, его лошади, но все-таки разродилась:
— Сэр Хью Бидвелл, добрый католик и семьянин, избран в этом году на должность лорда-мэра Сити. И если он присылает свое…
— Можете не продолжать, Долли. Простите меня. В самом деле, я слишком редко бываю в Лондоне, чтобы знать всех персонально. Я встречался с сэром Гревиллом Спраттом в прошлом году и мне казалось, его срок еще не истек?
Отходчивая англичанка всплеснула руками:
— Что вы, Зак! Вы встречались с сэром Гревиллом на самом закате его пребывания в должности. После него уже избирался сэр Кристофер Коллет, а теперь в должность вступил сэр Хью. Я его хорошо знаю, мы вместе росли в Биллингсгейте, неподалеку от рыбного рынка, который лет пять тому назад перенесли через реку, на Собачий остров. И даже в церкви святого Джеймса часто сидели на одной скамейке.
Вспомнив о том, что я не местный уроженец, добавила:
— В Тауэр Хамлетс, там, где тоннель под Темзой соединяет Верхнюю и Нижнюю Tемз-стрит.
— Это в Canary Wharf?
— Да, где были эти ужасные доки.
В районе Canary Whаrf властями города планировалось устроить второе сердце Лондона — дублера и конкурента основного лондонского Сити. Столице мира отчаянно не хватало современных видов и офисных площадей и в чью-то светлую голову пришла здравая мысль — устроить финансовый центр на месте закрытых доков Вест-Индской компании. Докеров должны были сменить банкиры и маклеры. Сейчас там был большой пустырь, где потихоньку копошились строители. Несколько больших банков, в основном американских и европейских, уже занялись финансированием подходящих проектов и первые небоскребы должны были вонзиться в лондонское небо уже через пару лет. Сезар Пелли разрабатывал постройку высочайшего здания в Великобритании в пятьдесят этажей, и иногда сообщения об этом проекте мелькали в газетах. Известное бюро Скидмора, Оуингса и Меррила, отметившееся небоскребами по всему миру — в Канаде, Южной Африке, США, Австралии — тоже что-то робко пыталось воткнуть в предоставленном месте. Еще что-то конструировала контора Джона МакАслана. И я — пока еще несерьезно — подумывал о постройке там пары-тройки приличных зданий в чикагском стиле.