— Рано я ушел в отставку! — пожаловался Мильке. — Смалодушничал. Нужно было не бояться, а как Войцех в восемьдесят первом объявить в стране военное положение и всех этих Мостов выкинуть за стену! Это все Горбачев со своей Перестройкой. Доигрался, мальчишка! Мы думали, что он знает, что делает!
Он начинал распаляться, на лице проявилась расчетливая жестокость, и в голосе сталь вперемешку с истеричной плаксивостью, он удивительно преобразился, но мне совсем не хотелось слушать очередную порцию его сожалений, лозунгов и угроз.
— Герр Эрих, когда я уйду, у вас будет достаточно времени для поисков ответов на все ваши вопросы, а сейчас мне очень хотелось бы вернуться к вашему банкиру. К Генри.
Мильке недобро посмотрел на меня, тяжело засопел, подавляя гнев, плечи его опустились и спустя десять секунд передо мной снова сидел уставший от жизни старик.
— Да-да, Генри, конечно, Генри. Что вы хотите с ним сделать?
— Я хочу принять его предложение вместо Deutsche Bank. Я хочу на основе Госбанка ГДР создать коммерческий банк, который станет одним из крупнейших в Европе, а года через три-четыре, когда страсти улягутся — потихоньку приватизировать его для граждан Германии. Проведем публичное размещение акций. Для ваших немцев — бесплатно, для остальных — за деньги. Шестнадцать миллионов восточных немцев будут вам благодарны.
— Нет, — возразил Мильке. — Никто не должен знать, что я помогал вам. Это непрофессионально.
— Хорошо, как пожелаете. Я профессионал немножко в другой области, но ваши резоны мне понятны. Однако, чтобы идея сработала, должен знать, чем можно заинтересовать этого господина. Чем на него надавить и как заставить принять мое решение. Понимаете?
Мильке почесал подбородок, встал из кресла, шаркая тапочками по дешевому линолеуму, подошел к тумбочке, на которой стоял телевизор, достал из ящика под ним блокнотс прицепленным на веревке коротким карандашом, написал на одной из страниц несколько цифр:
— По этому телефону вам ответит Пауль. Встретьтесь с ним, и он расскажет вам все гораздо подробнее — это он занимался банкирами. Я только помню, что Генри почему-то патологически боялся своего куратора. До дрожи, до нервной икоты. И если с вами на переговорах будет присутствовать этот человек — можете считать, что они пойдут так, как хочется вам. Но поговорите еще с Паулем.
— Спасибо, — я на самом деле был очень благодарен герру Эриху. — Надеюсь с вашей помощью справиться с этим делом. Но это еще не все.
Мильке склонил голову к левому плечу и приготовился слушать.
— В структуре вашего ведомства работал небезызвестный вам полковник Шальк из "КоКо". Мне нужны рекомендации для него и его помощницы Вальтруд Лисовски. Хочу предложить им поработать на меня. Три-четыре миллиарда марок на дороге не валяются. И, кроме того…
— Откуда вы знаете о Шальк-Голодковском? — перебил меня Мильке. — Это вообще-то государственная тайна. Тем более, суммы, находящиеся на счетах его фирм.
— Герр Эрих, поверьте мне, я не знаю больше, чем ходит о нем слухов. Там-сям, везде. Просто слухи. Всего лишь. Я даже имени его не знаю. И как выяснилось — только обрывок фамилии.
— И вы склонны верить слухам?
— Ну если мы с вами заодно, то сейчас вы меня просветите — стоит им верить или нет? Так ли хорош ваш Шальк, как о нем говорят или это просто миф, раздутый вашим ведомством?
— У меня складывается впечатление, что вы знаете все о работе моего ведомства? Или я ошибаюсь?
Он постоянно загонял меня в угол своими подозрениями и я уже порядком устал, отыскивая каждый раз убедительную лазейку для бегства.
— Меня интересуют деньги, герр Эрих. И о них я стараюсь знать как можно больше.
— А кроме денег вас что-нибудь интересует?
— Вы ждете от меня лозунгов или реальных дел? Если лозунгов, то вам лучше выйти на улицу к Бранденбургским воротам — там вы наслушаетесь их вдосталь. Если же реальных дел — то перестаньте подозревать меня во всех грехах и давайте работать!
На его лице мелькнула легкая тень удивления — видимо не часто приходилось слышать министру безопасности подобные отповеди.
Мильке отвернулся на мгновение, пошарил рукой по журнальному столику за креслом и протянул мне красную картонную папку.
— Читайте.
На первой странице было написано: "Analyse der?konomischen Lage der DDR mit Schlu?folgerungen" — какая-то тарабарщина, из которой я понял лишь, что это речь идет об анализе экономического состояния ГДР. На последующих страницах имелись какие-то таблицы, графики, формулы, но все было написано, разумеется, на немецком.
— Не понимаю ни слова, — я протянул Мильке всю папку.
— Этот документ называется "Анализ экономического состояния ГДР и выводы", — перевел Мильке. — Написан Александром Шальк-Голодковским в соавторстве с несколькими другими… товарищами. Я заказал это исследование сразу после первой встречи с вами. И все ваши прогнозы относительно дальнейшего развития событий мои эксперты подтвердили. Тогда я подумал, что вам можно верить. Так что во многом благодаря Шальку мы с вами сейчас разговариваем. Мы — банкроты и это никак не изменить в рамках действующей системы. Шальк замечательно это доказал. Документу уже почти год, но только две недели назад он попал на стол Кранцу. — Мильке усмехнулся: — Ему досталось никудышное наследство. Но все это не имеет уже никакого значения. На днях должна появиться статья в der Spiegel, основанная на этом исследовании — так что и оно уже не тайна государственной важности.
— Почему вы поверили Шальку?
— Потому что при нашей власти он имеет гораздо больше, чем ему позволят капиталисты. И если он говорит — "дело непоправимо", значит, обстоятельства сложились именно так.
Кажется, этот полковник был действительно незаменимым специалистом по экономике обеих Германий. И тем важнее становилась задача по принуждению его к сотрудничеству.
— Так вы порекомендуете ему меня? Чтобы у нас с ним не возникло взаимного недопонимания?
— Нет, — рассмеялся неизвестно чему Мильке. — Не порекомендую!
— Почему?
Мильке снова повернулся назад, к своему столику, взял с него пузырек с какой-то пахучей микстурой, старательно нацедил ее в чайную ложку, проглотил.
— Извините, Зак, нездоровится. Простудился, наверное. С Шальком вышла не очень приятная история. Мой сын приятельствовал с Александром, поэтому я в курсе событий. А не представлю я вас ему потому что у Александра Шальк-Голодковского не выдержали нервишки! Он испугался грядущих разоблачений. За ним много чего числится.
Мильке прокашлялся сухим, раздирающим горло кашлем.
— Очень много грехов у Алекса перед западниками. В том числе и помощь в уклонении от налогов для капиталистов в Бонне, Гамбурге и Мюнхене. И речь идет не о миллионах, а о десятках миллиардов! — Мильке торжествующе поднял палец вверх. — Поэтому последнее время он старался обелить себя в глазах людей. Сначала он суетился здесь: мелькал на телеэкранах, рассказывал всем какой он полезный и важный "технократ", но понял, что однажды все равно все откроется. Три дня назад, когда разрешили свободный проход на запад, он бросил все, что у него здесь было — дом в Оранкезее, дом Шорфхайде, собрал всю наличность, какую смог достать, и хотел уехать к своим партнерам в Западный Берлин. Или дальше — в Лугано к своему приятелю Оттокару, и там потеряться. Я бы так не стал делать, но его прекрасно понимаю.
Мильке замолк и принялся теребить мочку левого уха, будто позабыл окончание истории или пытается вспомнить нечто небывалое.
— И что, он уехал?
— Нет, — герр Эрих покачал головой. — Недалеко. Бдительные берлинцы, ломающие остатки стены, обратили внимание на его необычную и явно дорогую машину и обыскали. Нашли почти миллион марок в саквояже с бельем. Паспорта на разные имена, пластиковые карточки швейцарских банков… Ехал бы на "Трабанте" — уже бы пил коктейли на Багамах, но он поехал на "Чайке"! Я всегда говорил, что любой сотрудник министерства должен время от времени проходить практикум по оперативным мероприятиям, но руки никогда не доходили. Столько врагов!