А что же делать? Порою этот вопрос правильнее задать по-другому: "Что не делать?" Чувствуешь неправду, советуешься со своим сердцем, с Богом в молитве, думаешь о последствиях своей деятельности, которая даже крупицей может принести зло – не делай, не твори напрасно. Просто это и сложно одновременно. Переступить порой надо через самого себя, а это ох как непросто! Но если человек здоров нравственно, он рано или поздно "переступит"… Как и поступил в свое время Гавриил Тимофеевич Трубин.
Он с чистым сердцем ушел из своего "закрытого" академического института, хотя часть теоретических разработок утаил – на время. Не для себя, ему-то ничего нужно не было. Но чтобы не попали в чужие руки. Демократы в те годы ох как наши отечественные секреты любили продавать (а то и отдавать задарма) разным там америкашкам. Так что Трубин их сохранил и держал в надежном месте. На специальной базе "Русского Ордена", в закрытом архиве. Со знакомыми своими старыми Трубин тоже порвал. Телефонную книжку выбросил. Встречался теперь редко с кем. Два-три старых друга, правда, еще остались. Среди них был и Алексей Алексеевич Кротов. В километрах десяти от деревни Раструбово была сельская церковь, Михаила Архангела, и Гавриил Тимофеевич стал ее прихожанином. Даже хотели в старости выбрать, но он все отказывался. Многие окружающие считали его немного "тронутым". Ну, кто ж от добра добро ищет? А, смотря ведь какое "добро"… Иное и взять в руки противно, до того "благоухает".
Дом у Трубина был хоть и старый, но крепкий. Свет, колодец, "удобства" во дворе. Две небольшие, но хорошие печки, просторная терраса. В первые годы он занялся некоторой перестройкой дома: внизу получилась кухня и гостиная, а под крышей мансарда из двух спален. Поправил маленькую рубленную баньку в дальнем конце сада. Молоко покупал у соседей, за хлебом ходил в соседнюю деревню. Много ли старику надо? Расхаживал Трубин по полям и лесам в армейской плащ-накидке, шагал бодро, весело, смотрел на небо, любовался природой, месил весной и осенью в обрезанных наполовину кирзовых сапогах грязь. На голове – шляпа с опущенными полями. Собирал свои травы, грибы, ягоды, что-то настаивал, солил. Мог выпить и рюмку водочки. Стал он в своей новой жизни гораздо проще, спокойнее, здоровее. Правильнее, что ли. Превратился в невозмутимого деревенского философа-врачевателя. Одновременно и сурово-ироничного и доброжелательного. И как-то раз, сидя на завалинке перед своим домом, увидел, как по тропинке к нему идут два человека. Один энергичный, спортивный, с белесыми волосами; другой – поджарый, с загорелым до черноты лицом, похожий на фараонскую мумию, только со щеточкой усов под носом.
– Ну, здравствуй, Алексей Лексеич! – сказал Трубин Кротову, когда те подошли к калитке. – А это кто ж с тобой будет?
– Сергей Днищев, – представился спутник.
Горки-10, второе августа, 1999 года
Сам себе Семен Галовин присвоил звание рейсхфюррера и считался в "Черном Ордере" непререкаемым авторитетом. Даже Дугин и Джемаль поглядывали на него снизу вверх, хотя в последнее время их пути пересекались не столь часто. Квартира в Южинском переулке давно сгорела, причем в самом, что ни на есть прямом смысле: однажды, в пьяно-наркотическом угаре кто-то из адептов опрокинул подсвечник, начался пожар и "чернокнижники" едва успели выскочить оттуда в полуголом виде. Теперь Галовин, вот уже более десяти лет жил в подмосковных Горках-10, вел существование отшельника и изредка наезжал в столицу, чтобы встретиться со старыми приятелями и дать им ЦУ ценные указания. Он презирал всех, в том числе – тайно – и самого себя. Но людей делил по степени полезности. Мамлеев был ему полезен. Поэтому, когда Анатолий Киреевский разыскал двухэтажный дом на окраине Горок и представился хозяину, тот скривил губы в ядовитой усмешке:
– Знаю. Юрка Мамлеев мне звонил насчет вас. Заходите.
В большой гостиной, увешанной сюрреалистическими картинами с гамматическими крестами, другими дьявольскими атрибутами, с козьими ветвистыми рогами и человеческим черепом на столе, сидел еще один гость. Он был седовлас, лет пятидесяти, в очках, с меняющимся выражением лица: то оно было молодым и озорным, то каким-то чересчур старым и ожесточенным. Такие лица запоминаются сразу, и Киреевскому не составило труда узнать его. Он видел некоторые его выступления по телевидению. Звали этого человека Яков Рудный и его биография также была достойна описания. Он происходил из семьи одесских евреев, после переезда в Москву попал, разумеется, в компанию Южинского переулка и в различные кружки диссидентов. Но в тюрьме отсидел не свои политические убеждения, а по статье о спекуляции. Там же прошел и свои "университеты". Человек, несомненно, талантливый, начитанный, знающий несколько языков. После перестройки пошел в гору. Режиссировал "политические спектакли". Сейчас занимал должность заведующего отдела "Современных политических технологий" в международном институте геостратегии и геоглобализма. Был и такой, созданный на деньги Сороса. Убежденный социал-демократ и эколог. Ярый поклонник Рерихов. Часто, как это ни странно, выступал с антиеврейских позиций. Макиавеллист. Словом, большой хитрец и умница.