Латыпов не стал вытаскивать нож, так и оставил. На тела он больше не обращал внимания. В пять часов пять минут они будут превращены в пыль, рассеяны в молекулы. От них ничего не останется. А если что-то и сохранится, то примут за фрагменты кого-нибудь из жильцов. Всё, пора устанавливать таймеры.
Он проделывал всю операцию спокойно, хладнокровно, не отвлекаясь. Установил взрыватели. Подвел к ним проводки с часовым механизмом. Стрелки поставил на 5-05. Взглянул на часы. До взрыва еще уйма времени. Почти три часа. Можно уходить. И тут он очень довольный собой засмеялся.
– Ай, да Мансур – тихо сказал он. – Всех провел…
Но провел он, как оказалось, не всех.
Когда Латыпов вышел со склада и уже торопливо шел по улице, кто-то сзади вдруг обхватил его болевым приемом за шею и продышал в самое ухо:
– Куда торопишься? Шагай в машину.
И Днищев воткнул ему в локтевой изгиб шприц.
Латыпова в заторможенном состоянии привезли на тридцатый километр Минского шоссе. Тут находился небольшой дом, ничем не приметный и в которое редко бывали хозяева. Ставни наглухо закрыты. Сейчас Латыпов сидел в специальном кресле, руки были привязаны к подлокотникам. Перед ним стояли Кротов и Днищев.
– Кто вы? – еле ворочая языком спросил Мансур.
– Какая тебе разница? – ответил Днищев. Он выбрал ампулу с препаратом, который должен был привести Латыпова в чувство. Набрал шприц, сделал укол.
– Как себя чувствуете? – спросил Кротов.
– Ничего, – отозвался узник, понимая, что на сей раз влип серьезно. Эти люди – не от Бордовских. Кто же тогда? И что они уже знают?
– Сейчас будете отвечать на наши вопросы, – произнес Днищев.
– Буду, – кивнул .Латыпов, лихорадочно соображая – как замести, запутать след? Как обмануть и их?
Днищев усмехнулся, переглянулся с Кротовым. Они оба поняли, что этот человек, сидящий сейчас в кресле – без специальных препаратов ничего не скажет. Будет врать, изворачиваться.
– С кем вы работали в Нальчике? – спросил Кротов.
– Я ни с кем не работал. На меня работали, люди, – криво улыбаясь сказал Латыпов, – Я очень богатый человек, предприниматель. Здесь занимаюсь оптовыми закупками сахара.
Кротов кивнул Днищеву, тот выбрал еще одну ампулу. Наркотическое вещество должно было расслабить волю Латыпова, произвести в мозгу определенную химическую реакцию.
– Ваше имя?
– Гуджиев.
– С кем работали б Нальчике?
– Не знаю. Он не называл фамилию.
– Как поддерживаете связь с Шамилем?
– Через одного депутата Госдумы.
– Его фамилия?
– Гороховый.
– Ваша фамилия?
– Гуджиев.
Днищев выбрал другую ампулу, которая действовала еще более эффективно, но при этом имела побочный эффект на сердечно-сосудистую систему. Кротов продолжал допрашивать.
– Цель операции "Ноев ковчег"?
– Плотина. В Печатниках.
– Когда должен произойти взрыв?
– Не знаю.
– Ваша фамилия?
– Латыпов. Мансур Латыпов.
– Кто был на связи в Нальчике?
– Шепелев
– Руководитель операции?
– Бордовских.
– Когда должен произойти взрыв?
– Не раньше одиннадцатого.
– Сколько человек непосредственно задействовано в операции?
– Еще двое.
… Вопросы чередовались, повторялись. Допрос длился уже полтора часа. Кротов анализировал ответы. Сергею Днищеву приходилось несколько раз менять ампулы, то возвращая Латыпова в чувство, то вновь вводя его в полубессознательное состояние. Но что-то не устраивало Кротова.
Они вышли из домика, покурить.
– Он продолжает лгать, что-то скрывает, – произнес Алексей Алексеевич. – Что-то слишком важное.
– Может быть, пока мы тут с ним бьемся, его помощники уже транспортируют гексоген к плотине? – опросил Днищев. – Почему он держится этой цифры – одиннадцатое сентября? Почему не десятое, завтра? А если сегодня?
– Знаешь что? Вколи-ка в него самую большую дозу.
– Сердце не выдержит. А он нам еще нужен.
– Уже нет.
Они вернулись к Латыпову. Он смеялся, глядя на них, бешено вращал глазами, что-то лопотал на своем родном языке.
– Когда произойдет взрыв? Где? – упорно опрашивал Кротов.
Латыпов мотал, головой, что-то мычал, с губ его капала красная пена. Днищев поддерживал его голову. Наконец, они добились своего.
– В пять – ноль пять, – выговорил Латыпов. – Прямо на складе.
И голова его безвольно повисла, словно болталась на тонкой нитке. Кротов взглянул на свои наручные часы.