— Кто знает тропу на Маунт-Дарвин?
— Нкоси… — Старик-водонос поднял руку.
— Садись, Гунга Дин.
Старик забрался в задний отсек фургона. Мы покатили по тряской колее.
— Надо же было так оплошать, — выдохнул Ричард.
— Забудь об этом, парень, — сказал Томпсон.
— Это моя вина… Как я мог забыть про пенициллин…
— Да ведь я контролировал тебя.
— Ты положился на меня. Ты доверился мне, и надо же…
— Виноват рабочий, — сказал я. — Не затянул узлы как следует.
Я гнал со всей скоростью, какую только допускали ухабы.
— Я должен был сам проверить веревки, — выдохнул Ричард.
Я видел его в зеркале заднего вида, на каждом ухабе он хватался за ногу и кривился от боли.
— Мы вправе ждать от других, что они добросовестно делают свое дело.
— Который из них? — спросил Томпсон.
— Сейчас не припомню. — Я гнал по кочкам с предельной скоростью, маневрировал рулем, оставляя позади столб пыли.
— Вот кого я гнал бы пинками до самого Солсбери. Надо же — именно когда я открыл счет своим носорогам.
— Понял теперь? — сказал Томпсон. — Понял, какие это адски коварные звери?
— И быстрые. — Я гнал вовсю, мы постепенно остывали.
— Только тогда и оценишь толком их габариты, когда такая махина задаст тебе жару в стойле.
— Понял ты меня теперь? — спросил Томпсон. — Понял, почему я не охочусь так, как Куце?
— Этот носорог резво двигался, — заметил я. — Быстрее молнии.
— Понял ты меня теперь? Я слишком часто сам висел на волоске, оттого и отношусь к ним с величайшим почтением, будь они неладны!
— Прорицатель верно сказал, — простонал Ричард. — Угадал, чтоб ему…
— Вздор! — сказал Томпсон.
— Но я-то свое получил, — простонал Ричард. — Жребий пал на меня.
— Я гляжу, ты на все готов, чтобы подыграть прорицателю, — заметил я.
Глава восемнадцатая
Было уже темно, когда вдали над бушем показались редкие огни Маунт-Дарвина. Три часа непрерывной езды по кочкам, выбоинам, ухабам. Морфий подействовал, на какой-то срок боль почти заглохла, молодой Ричард в эйфории громко разговаривал, даже иногда смеялся; от морфия все происшедшее казалось ему чем-то вроде дурной шутки, и мы с Томпсоном выпили припасенное мной пиво и балагурили с Ричардом. Потом действие морфия кончилось, Ричард опять начал стонать и задыхаться, сжимая руками колено, и тряска причиняла ему невыносимую боль. В зеркале я видел, как он кривился, и временами он громко ругался и кусал свою охотничью шляпу, и мы молча гнали вовсю через буш. Повязка вся пропиталась кровью, и ступня, по которой пришелся второй удар, распухла и посинела. Мы чертовски обрадовались, завидев огни Маунт-Дарвина и маленькую больницу для африканцев на окраине города. С ревом промчались по проселку и ворвались в больничные ворота по хрустящему гравию, и по крыльцу навстречу нам уже сбегала медсестра-африканка. Грэм Холл связался по радио с управлением, а оттуда позвонили в Маунт-Дарвин. Я затормозил у дверей, едва не задев медсестру. Томпсон выскочил из машины и запрыгал на здоровой ноге вверх по ступенькам, торопясь найти врача. Мы с сестрой помогли Ричарду выбраться из машины, и он громко закричал, когда кровь прилила к раненой ноге.
Больница помещалась в маленьком здании с рифленой железной крышей; на широких цементированных террасах сидели пациенты-африканцы, вышедшие подышать свежим воздухом. Они напряженно смотрели, как мы волочим кривящегося от боли Ричарда вверх по ступенькам и по террасе. Появился фельдшер в белом халате, сопровождаемый подпрыгивающим Томпсоном. Врача в Маунт-Дарвине не оказалось. Через застекленную дверь мы ввели Ричарда в маленькую операционную. Положили его на стол, и он вскрикнул, кусая шляпу.
— С носорогом поцапались? — спросил, не вынимая сигареты изо рта, фельдшер, видавший виды новозеландец.
— Я впрыснул ему морфий, — сказал Томпсон.
Мы стояли грязные, в пропыленной одежде. Ричард лежал с обезумевшим взглядом, кусая свою шляпу.
— Ну, и как вам там живется, ребята? — Фельдшер разматывал окровавленный бинт; Ричард вскрикивал и дергался от каждого прикосновения.
— Отлично.
Фельдшер снял весь бинт, показался ком окровавленной корпии, и Ричард корчился и давился криком, не выпуская шляпу изо рта.