Сбросил и с грохотом затормозил. Куце приземлился на собственные ягодицы в каком-нибудь метре от задних ног носорога. Он по-прежнему сжимал в руках обездвиживающее ружье. Разъяренный зверь, сверкая глазами, вздымая могучие бока, продолжал растерянно стоять на месте; Куце, обливаясь кровью, неподвижно сидел в каком-нибудь метре за ним. Малейшее движение, малейший звук, и убийца развернулся бы кругом. Исполосованный, потрясенный, окровавленный, Куце смотрел на носорога, напрягая всю свою волю в мысленном приказе: «Ты не убьешь меня!» Пять долгих секунд это длилось. Обрызганный кровью неподвижный человек и тяжело дышащий четвероногий убийца с бешеными глазами. Наконец носорог фыркнул, наклонил голову и пошел напролом вперед через кустарник. Злобно сопя и фыркая, развил скорость и с треском исчез в зарослях.
Куце выронил ружье. Попытался встать — из-под шорт полилась кровь. Он крепко сжал обеими руками бедро возле самой большой раны.
— Капеса! — крикнул он.
Глава тридцатая
Часы показывали половину второго. Воды не было. Куце лежал на боку среди окропленных кровью кустов, загорелое лицо его побелело, волосы спутались, он обливался потом, который затекал в рваные раны на бедре. Скэммел лихорадочно делал перевязку, потрясенный Капеса крепко держал раненого, носильщики смотрели и ахали. И кровь — всюду кровь, шорты черные от запекшейся крови, красные струйки на ногах, черные блестящие сгустки на зеленых листьях, черные и красные капли на ветках высоко над головами людей, черное месиво на земле под охотником. Руки Скэммела, накладывавшего повязку, тоже были в крови.
— Я-то думал, ты его подстрелил и сидишь на дереве, — сказал Скэммел.
Он плотно закрыл зияющую рану марлевой подушечкой. Жена Куце давно заготовила перевязочный материал как раз для такого случая. Подушечка пропиталась кровью, Скэммел туго прибинтовал ее к бедру. Куце лежал, приподнявшись на локте, инструктируя его; лицо пепельно-серое, весь в испарине. Капеса поддерживал раненого за плечи.
— Подушечки слишком велики для остальных ран, — сообщил Скэммел.
Лицо его тоже посерело и покрылось испариной, окровавленные руки дрожали. Ему никогда еще не приходилось заниматься таким делом.
— Тогда введи тампоны, — сказал Куце. — Положи поглубже.
Скэммел взял добрый ком ваты. Куце зажмурился. Скэммел положил тампон поверх зияющей раны, сделал глубокий вдох, стиснул зубы и ввел тампон пальцами в глубину раны. Капеса крепко держал Куце. Мертвенно-бледный Скэммел схватил другой тампон, стиснул зубы и положил его в третью рану, после чего дрожащими окровавленными пальцами взял бинт и принялся лихорадочно обматывать им бедро Куце. Потом взял шприц с морфием, воткнул в здоровую ногу охотника и надавил на поршень. Велел принести радиостанцию и попробовал связаться с Невином в базовом лагере. Минут пять, обливаясь потом и чертыхаясь, крутил он ручку, но окаянный аппарат не работал. Тогда он оставил Куце на попечение Капесы и направился бегом в базовый лагерь.
Воды не было. Много лет назад Куце и Капесе доводилось охотиться вместе в этих краях, и они знали, что в эго время года воду можно найти лишь в девятнадцати километрах, у базового лагеря на реке Ньядове. Сначала, пока действовал морфий, вызывая у Куце легкую эйфорию, они заполняли ожидание разговором. Пока действовал морфий, то, что старик-прорицатель оказался прав, а он, Куце, ошибся, воспринималось Полем Куце как некая злая шутка. Правда, зверь не убил его, так что тут Куце оказался прав, никакой носорог не убьет Поля Куце, может быть, лев, может быть, слон, скорее даже браконьер, только не носорог. Но через час действие морфия кончилось, и вернулась адская боль, и к ней прибавилась жажда — сухость во рту, сухость в осипшей глотке, и струйки пота на восковой коже, и звон в ушах…
Они издалека услышали «лендровер», и он еще долго добирался до них. Боль и жажда здорово давали себя знать. Только в пять часов Куце смог, наконец, напиться воды. Они погрузили его в «лендровер», и машина натужно затряслась через буш курсом на полевой аэродром Чода. По такой местности больше часа ушло на то, чтобы без остановок покрыть полтора десятка километров до Чоды. Здесь в жарких багровых лучах заходящего солнца их ждал маленький самолет. Куце положили на носилки и внесли в кабину. В десять минут седьмого самолет взлетел и пошел на Солсбери над озаренной закатом знойной саванной. В семь часов, на полпути к Солсбери, мотор начал чихать.
Глава тридцать первая
Луна только что взошла. Мотор чихал все громче, мощность падала, и маленький самолет, подрагивая, терял высоту. Куце лежал, пристегнутый к носилкам; он повернул голову, но не мог ни видеть происходящего, ни слышать, что говорит по радио летчик, слышал только, как чихает мотор, сотрясая кабину. Раны опять сильно кровоточили. Куце почувствовал, что самолет срывается носом вниз, закричал, но крик его потонул в захлебывающемся рокоте. В лунном свете пилоту удалось разглядеть внизу извивающуюся через буш грунтовую дорогу. Машина быстро теряла высоту, летчик торопливо передавал по радио свои координаты. С черного звездного африканского неба трясущийся, чихающий, ревущий, захлебывающийся самолет спускался на озаренный лунным светом черный ночной буш, и Куце почувствовал, как жаркая кровь прилила к ранам, наполняя их пульсирующей болью. Пилот, маневрируя рулями, нацелился на дорогу, врезанную неровной серебристой полосой в скользящую мимо черноту, он вел трясущуюся, чихающую машину вниз, и летучая чернота под дрожащими крыльями наполнилась треском, и ревом, и рокотом, и кровь прихлынула к гудящей голове Куце. Пилот вел машину вниз, и под качающимися крыльями мчался черный буш, и серебристая полоса дороги упиралась в поворот, как в тупик, и он еще круче пошел вниз, едва не срезая крыльями кроны деревьев, и тупик стремительно надвигался, и пилот еще сильнее подал ручку вперед, и большие черные деревья на повороте, качаясь, надвигались со свистом все ближе, быстрее, ближе, быстрее, и ничего нельзя поделать. В последнюю секунду он резко взял ручку на себя, и мотор чихнул, и нос машины дернулся вверх по инерции, и летчик силился поднять машину повыше, а макушки деревьев с ревом приближались, большие, черные, и ближе, ближе, ближе — и промелькнули под самыми крыльями. Самолет протащился над макушками, и дальше простиралось вспаханное кукурузное поле. Чихая, фыркая, вибрируя, машина пошла над черным полем, колеса коснулись пашни, самолет вздрогнул и, захлебываясь рокотом, затрясся по полю, и переднее колесо врезалось в гребень борозды. Колесо врезалось, и нос зарылся в землю, а хвост задрался кверху, и носилки Куце сорвались с рамы и ударились о стенку фюзеляжа. Куце ударился головой, рассадил себе веко, сломал скулу, его бросало вместе с носилками в разные стороны, и мир наполнился ударами и грохотом. Потом воцарилась мертвая тишина. Самолет стоял на носу в свете африканской луны.